Нет вестей с небес
Шрифт:
Он поднял ее голову за волосы, резко отводя назад так, что шейные позвонки едва не трещали, потом не менее резко отпустил, отчего голова мотнулась безвольно, словно череп скелета. Он с некоторой долей разочарования продолжал:
— ***! Ты настолько жалок, что не заслуживаешь смерти.
И ей все казалось, что убила она сейчас не Оливера, а себя. Каждым новым убийством убивала себя. Наверное, все эти люди так и превратились в безликих вурдалаков: убивали себя по кусочкам, и так не осталось ни единой человеческой черты. Она не желала становиться подобной им. Она ждала, что сейчас начнут творить с ней. Может,
Мысли онемели, сердце онемело. А взгляд пропитался таким безразличием, что уже ни страх, ни унижения не могли поселить в нем страх или отвращение. Все безразлично за роковой чертой, все дозволено, когда уж и осудить некому. Или же она теперь просто падала… Кажется, сознание решило покинуть ее раньше жизни. Что ж… Если ее намеревались теперь продать вместо Оливера — пусть. Убить — пусть.
Она не сожалела о том, что убила его, она сожалела, что не сумела спасти. Не за миг вынужденного убийства теперь уничтожала себя всепоглощающим безразличием, а за тот миг, когда последовала за ним на остров, прямо в западню. Быть может, их бы настигли и в джунглях. Власть Вааса здесь приближалась к безграничной, казалось, что он способен выйти из-за каждого дерева, обратиться из каждой твари, хтонического чудовища. Но, быть может, они бы погибли хоть в борьбе, а не так.
Нет, она просто падала, куда-то вбок, так и сжимая край каната в устремленных к небу руках. Но руками до неба не достать, воздух не нащупать.
Все потонуло в безвременье. Но если так закончились ее истязания!
Очевидно, прошло какое-то время… И вот…
Грудь болела, вернее, ребра. И ключицы, лопатки, запястья и шея. И ноги, особенно левая, что закономерно. И еще что-то стекало в глаза, как ни странно, становилось понятно, что это кровь из носа или изо рта, да и голова раскалывалась, точно от космических перегрузок.
Сознание едва возвращалось. Боль — одна из гарантий того, что еще жив, впрочем, не гарантия того, что не умираешь.
Комментарий к 40. В клочья изодранной Еще вот эта песня немного вдохновила: http://muzofon.com/search/Delerium%20Light%20Your%20Light%20Feat%20Jael
====== 41. Капкан ======
Держит нас капкан за ноги петлею.
Сознание едва возвращалось. Мысли не могли дать четкого ответа, что с ней происходит, почему что-то невыносимо тянуло вниз, едва не отрывая руки, и почему-то что-то держало за ноги… Нет, за лодыжки определенно держала веревка. Джейс поняла, что подвешена вверх ногами, привязана к ветке дерева. На руках висел груз, бетонный блок.
Приоткрыла глаза и увидела ноги Оливера, окровавленное тело. Чуть снова не провалилась в небытие от ужаса. Оливер! Мертвый! Уже не Оливер, окровавленное безвольное тело со сломанной шеей, изуродованный и сломленный. Может, он и не сломался, но ему просто не оставили выбора. Впрочем, сломался, если было чему ломаться, но Джейс отказывалась принимать этот факт. Все погибшие в ее сознании приобретали ореол непорочности и чистоты, отваги, но только в части сознания. Чудовище в ней видело все без прикрас, даже слишком уродливо.
Уже спустилась ночь, и только в свете фонаря снова маячило это лицо, лицо врага. Его темные глаза, отражавшие ныне свет луны и блики яркой лампочки, точно горели, словно у демона. Неужели просто человек? Враг. А враг — не человек.
Рассматривал ее, а потом, убедившись, что она его теперь тоже видит, довольно ухмыльнулся:
— Кажется, это называется дыба. А, может, это мое о***нное изобретение.
С этими словами садист наступил на бетонный блок, потянув к земле. Ветка, к которой привязали пленницу, надсадно заскрипела, но не сломалась, человеческое тело тоже не намеревалось так легко избавлять разум от страданий.
Больно. Связки на лодыжках и кости нещадно растягивались, казалось, даже слышно, как они хрустят, остальное тело чувствовало себя не лучше, позвоночник, плечи… Сводило с ума. В глазах темнело.
Удалось ли сорвать с ее губ задушенный крик — неизвестно. Может быть, она кричала, но сама не слышала этого. Может быть, только шипела, заставляя себя не терять воздух, не отпускать дыхание. Главное — не задохнуться. На крик тоже нужны какие-то силы, но их уж не оставалось, далеко за гранью последней усталости брела вдоль царства Аида. И вот он, ее персональный Танатос. Дух смерти, без определенной цели, всеразрушающий. И вот она. А кто она? Она просто задыхалась от боли.
— Что, уже не хочешь умирать? — говорил Ваас, глядя на ее корчи, отпуская блок, всматриваясь в лицо жертвы.
Но поймал только в высшей мере презрительный взгляд апатии, непонимания и сожаления. А хотел бы увидеть ненависть, но ненависти в нем не прочлось, как и жажды борьбы. Только немой укор. Уже ничего.
Она молчала, видела Оливера и вспомнила, что убила, лишила жизни друга, но все смешивалось. Она не верила, что убила, потом просила реальность распасться сном, а потом приняла полностью этот факт: кто угодно ее вынудил, но убила она. Эвтаназия. Кажется, это так называется? Вот только как определять, кто заслужил умереть раньше срока страданий? Нет, только казнь. И, по сути, ей все еще владело безразличие, которое невероятно раздражало главаря. Он нахмурился, не увидев ожидаемой реакции со стороны пленницы:
— ***! Нет! Тебе все еще по***!
С этими словами он ушел, вновь растворился с джунглями, только обернулся, сощурившись, небрежно бросив на прощание:
— Борись! Может, тогда я позволю тебе умереть.
Свет фонарей исчезал, уходил за реку с гулом катера. Вот совершилась еще одна его казнь, а на острове часто обнаруживались такие страшные „сюрпризы“, люди, убитые самыми разными способами. Кто с целью, кто бесцельно. Ведь казнь всегда бесцельна, как и любое убийство, что важное делает вторичным, а понятное — хаотическим.
Джейс не выдержала, она снова потеряла сознание.
Больно.
Снег кружится, белые хлопья, легкие, мягкие, холодные.
Снег. Она любила снег, он мерещился ей, когда первые лучи нового дня обжигали сквозь листву без того покрытую солнечными ожогами кожу. Снег… Тысячи белых мух, мимолетные кружева, что тают от прикосновения ладоней. И точно в ледяной пустыне подкрадывалась смерть, хотелось спать, в висках невыносимо стучала кровь из-за длительного висения вниз головой. И сонливость сливалась с безразличием. Так можно заснуть навечно, тихо умереть, и уже даже не страшно. Хотя, куда страшнее, чем в тот миг, когда она глупо пыталась застрелиться. Всего лишь игра. Вот теперь ее вынуждали умирать в муках. Хотя, может, и не умирать.