NeuroSoul
Шрифт:
— Никто не умеет делиться.
— Надо вызвать медиков, — обеспокоенно сказал Дэвид и активировал браслет.
— Погоди, — торговец Олива легонько дотронулся до запястья Дэвида кончиками пухлых пальцев. — Пусть полежат. — А потом, когда встретился с его изумленным взглядом, добавил: — Думаешь, такая ерунда приключилась только у нас? Она по всему городу. Этим ребятам уже не поможешь, пусть медики едут к тем, кто еще остался жив…
Нет, он вовсе не переживает, догадался Дэвид. Он просто не хочет, чтобы они выжили.
«Дэвид, ты не видишь дальше собственного
— Вы согласны с этой женщиной? — озадаченно спросил Дэвид, — Я видел, как люди на нее смотрели.
— И как же?
— Как… так же как вы. Будто она в чем-то права.
— И что с того?
— Но она киборг, — Дэвид шмыгнул сопливым от холода носом. — Она киборг так сильно, что дальше некуда. Она почти дроид… но говорит, что киборгом быть плохо. Я не понимаю.
— Сколько тебе лет?
— Четырнадцать.
— А мне тридцать. Я помню, когда Нэнсис была другой. Если бы ты знал, что случилось, то не говорил бы так. Если ты имеешь ввиду сапожника без сапог, то это неверное представление. Иногда нужно выносить обувь в кровь, чтобы понять, что она тебе не подходит. Нэнсис выносила сотни таких пар. Она лучше знает, чем все мы.
— Я бы понял, что обувь мне не подходит уже с первого раза.
— Эх, стальной мир, молодой и старый, запутавшийся сам в себе.
Значит, ее зовут Нэнсис. Дэвид никогда не слышал этого имени и был удивлен, что кто-то узнал его раньше, чем он. Ведь он служил в полиции, в группе быстрого реагирования, и на своем веку не припоминал, чтобы кто-то заводил разговоры о какой-то Нэнсис, у которой стальное тело и живое сердце в груди. Все это казалось очень странным. Быть может, в том была виновата его молодость, но ведь и в делах она нигде не фигурировала, а этот торговец не выглядел таким уж старым, чтобы помнить Нэнсис больше, чем он. Хотя, судя по тому, как много он дерет за простые массажеры, лавочник вполне мог накопить на физиологическое омоложение тела. То, что ему целых тридцать, Дэвиду никак не верилось.
— Я не слышал ни о какой Нэнсис, и начальник о ней никогда не говорил, — с досадой проговорил Дэвид.
Торговец Берти Олива еще раз окинул Дэвида взглядом, гадая, кто же его начальник, что должен говорить ему о Нэнсис, и на какой именно государственной службе он состоит. По внушительным габаритам Дэвида торговец сделал вывод, что тот был явно далек от сортировки информации, а посему узрел в своей болтливости ошибку.
— Советую вам проверить своего малыша. Перебои в сети могли навредить хрупким дендровым ядрам, — произнес Олива, сделав вид, что обеспокоен. — Нет, на разум перебои не повлияют, но они могли отобрать последние капли заряда. А без заряда дендровые связи гибнут в течении двадцати минут.
— Правда? — испугался Дэвид, — Да… да, конечно. Спасибо.
Он поспешил уйти, чтобы вынуть из-за пазухи маленький молчаливый разум, спрятанный от холода у самого сердца. Дэвид обернулся на мгновение: склонившись,
— Анпейту, 19–20, активация, — с непривычным для себя волнением произнес он и потер белое ребро между третьей и пятой гранью. — Ты жив там? Активация…
Непривычно было беспокоиться об искусственном разуме так сильно, но интеллект был маленьким, гладким и выглядел совсем безобидно. Дэвид не хотел, чтобы этот малыш умер.
— Кто здесь? — услышал Дэвид и испытал облегчение. Грани разума вспыхнули разноцветным. — Ты моя мама?
— Нет, я… я друг, — растерялся Дэвид. — Я не мама, я друг.
— А кто такой друг? — голос звучал тихо, и не походил на металлический. Он казался безликим.
Дэвид задумался.
— Тот, кто всегда рядом, когда ты нуждаешься в компании, — ответил он. — И всегда помогает, и говорит с тобой, и не выпьет больше, чем полагается…
— Почему?
— Из уважения. Если он знает, что ты в выпивке мастер, то не будет отбирать у тебя это звание.
— Нет… почему он всегда рядом?
— Потому что хочет.
— Друг — существительное, одушевлённое, мужской род. Личность, с которой сформировались устойчивые отношения на основе симпатии, уважения, общих интересов, духовной близости, взаимной привязанности, понимания и доверия, — разум процитировал какое-то определение из энциклопедии своих знаний. Грани его замигали, разноцветные пятна то появлялись, то исчезали. Казалось, будто он радуется. — Значит, у нас связь на основе симпатии, уважения и взаимной привязанности. Ах, да… и еще доверия. Никак нельзя без доверия…
У него, наверное, куча информации внутри, догадался Дэвид, этот малыш очень много знает. Но он совсем не был уверен, что знает он именно так, как нужно. Другом можно было быть немножко, а иногда очень сильно. Они только познакомились, и вряд ли могли называться крепкими друзьями. Дэвид предпочел не говорить об этом вслух, чтобы не расстраивать малыша. Все-таки у него было не так много заряда. Вдруг расстройство отберет у него остатки?
— Сколько у тебя осталось энергии?
— В активном состоянии я буду жив шестьдесят часов, тридцать две минуты и пятнадцать секунд, в отключенном состоянии на два с половиной и шестьдесят три сотых дольше.
— Хорошо, тогда я успею донести тебя до дома. Я поставлю тебя на подоконник, и ты встретишь рассвет, как только он настанет. Не расстраивайся, если я уйду.
— Тебя не будет рядом? — бесцветный голос будто стал еще бесцветней. — Но ты же сказал, что друг мне. А друзья всегда рядом.
— Мне нужно уйти, чтобы я смог отвезти тебя в пески Гисса, там очень много солнца, — Дэвиду стало немножко неловко. — Друзья иногда делают так, чтобы помочь друг другу.
— Я люблю солнце, — мечтательно ответил многогранник. — Мне оно кажется сладким, как взмахи стрекозиных крыльев. Ты когда-нибудь пробовал взмахи стрекозиных крыльев?