Неверный отец. Счастье в конверте

Лесневская Вероника

– Спокойной ночи, родная, - шепчу, когда она уже спит.

Провожу костяшками пальцев по румяной щеке, подушечками очерчиваю контур губ и наклоняюсь, чтобы невесомо поцеловать её. На миг мне кажется, что Амина отвечает во сне, но не хочу злоупотреблять её состоянием. Нехотя отстраняюсь, забирая себе на память её вкус и запах.

Подтащив старое кресло к койке, засыпаю в неудобной позе, полусидя. Рука затекает, потому что я постоянно держу ладонь Амины. Голова болит, тело ватное, мозги перемолоты в пыль. Я понятия не имею, что ждет нас завтра.

Впереди куча проблем, а я живу моментом. Здесь и сейчас. При этом чувствую

себя самым счастливым мужиком на планете.

С ней я дома, где бы мы ни были.

Глава 24

Несколько дней спустя

Амина

Слабенький детский плач – это первое, что я слышу, неловко переступив порог бабушкиного дома. Осторожно бреду по коридору, заглядываю в столовую.

С появлением малыша здесь всё преобразилось, ожило. На тумбочке у старого зеркала – пустышка, видимо, забытая тетушкой впопыхах. На стульях у камина сушатся пеленки и распашонки. Посередине комнаты разложена гладильная доска, заваленная выстиранными вещами. Кошки забились по углам – они больше здесь не хозяйки. Вместо них мяукает и строит женщин крошка Демин.

– Амина, девочка моя, давай помогу, - шелестит за спиной голос Германа, а затем мое пальто спускается с плеч и оказывается в его руках. – Сейчас сумки из машины принесу. Посиди пока в кресле, отдохни. Бабушка с малышом, а тётя занята ужином. Потерпи, скоро поешь с дороги…

– Я не голодна, - отказываюсь по привычке, хотя в животе урчит. Но стоит лишь вспомнить тошноту, которая подкатывает к горлу после каждого приема пищи, как я инстинктивно морщусь. Невыносимо. И чай Элеоноры больше не помогает.

– Надо, маленькая, - шепчет он, обнимая меня сзади. – Ради нашего сына.

Широкие, теплые ладони Германа скользят по моей талии, обхватывают животик, согревают. Хочу накрыть его руки своими, но застываю и не могу пошевелиться, как оцепенелая. Забываю, как дышать, а внутри так спокойно и легко, как не было очень давно…

Словно я дома. В родной семье.

– Амина…

Он прижимается носом к виску, шумно вдыхая запахи больницы и шампуня, которыми я пропиталась вместо духов. Легкий поцелуй обжигает щеку – и вот уже Герман ласково перекидывает мои непослушные, густые волосы на одно плечо, открывая шею, наклоняется к ней и невесомо касается губами заходящейся в бешеном ритме жилки.

Время останавливается....

Затаившись, я мягко улыбаюсь, пока никто нас не видит. Наслаждаюсь моментом, позволяю себе сдаться на доли секунды и понежиться в горячих, исцеляющих объятиях моего доктора.

Мурашки по коже….

Все эти дни он не отходил от моей постели. Контролировал акушерок, огрызался с Маратом, который упорно пытался увидеться со мной, отстранил от должности Богомолову, воспользовавшись связями и лояльностью главного. Перед тем, как забрать меня из больницы, даже успел поругаться с моей мамой, которая вдруг вспомнила о родительских чувствах и хотела меня посетить. Герман не впустил её в палату. И выбросил пакет, который она передала. Мотивировал это тем, что никому не доверяет, кроме самого себя, так что лечить и кормить меня будет лично.

Защищая меня, словно коршун, он нажил новых врагов, зато сохранил нашего сына.

Демин всегда выполняет обещания. И в самый критический для нас период тоже сдержал свое слово.

– У-а-а-у-у, - приглушенно доносится из детской.

Тихий, неуверенный плач обрывается, но успевает вернуть меня в реальность.

– Спасибо тебе, Герман, за все, - произношу после паузы, срываясь в предательский шепот, и нехотя убираю с себя его руки.

Молча подхожу к камину, завороженно наблюдая, как языки пламени облизывают поленья. Наши с Германом отношения похожи на огонь: греют, но в то же время могут испепелить дотла. Я не уверена, что готова снова прыгнуть в этот костер. Не сейчас, когда внутри меня развивается маленькая жизнь.

Я несу ответственность за крохотного человечка – и буду думать только о нём.

Остальное подождет.… Если Демин и правда любит меня так сильно и искренне, как говорит, то он поймет, что я чувствую…

– Я теперь всегда буду рядом, - будто прочитав мои мысли, тепло произносит он. – Несмотря ни на что.

Обхватываю себя руками, чтобы унять нервную дрожь.

Позади хлопает входная дверь, впускает морозный воздух в дом. Без Германа я не могу согреться.

– С возвращением, дочка, - искренне радуется мне бабушка Стефа, выходя из детской с бутылочкой в руке. – Слава богу, все обошлось, - с добром поглядывает на мой живот. – Скоро будем ещё одного Демина нянчить, хотя старшой нам за двоих жару дает. Мужичок растет, постоянно поесть требует – только успевай эту его химию кипятком заливать, - причитая, шоркает на кухню. – Вот в наше время детей молоком поили. Из-под коровки. Поэтому и здоровые росли, а сейчас.... Тьфу…

Шаги отдаляются, бормотание становится тише, а я так и стою у камина как вкопанная.

Женщины Демина с распростертыми объятиями встретили маленького наследника семьи. Я чувствую, как они счастливы, хоть и ворчат на Германа.

Весь дом пропитал любовью и семейным уютом.

Они приняли ребёнка, потому что для них он свой. Родная кровь.

А я.… смогу?

Жалобный плач становится громче, переходит в требовательный крик, и я бросаю неуверенный взгляд на дверь детской.

Пульс стучит в висках, сердце выбивает ребра, когда я делаю шаг. Ещё один.

И всё-таки захожу в комнату.

– Тш-ш-ш, малыш, успокойся, - лепечу пересохшими от волнения губами, приближаясь к кроватке.

Плач не затихает. Наоборот, с моим появлением он достигает пика.

Ребёнок будто прогоняет меня. Или просит о помощи.

Горькие слёзки текут по красному от перенапряжения личику, губки дрожат, крохотная грудка ходит ходуном.

– Баю-бай, - наклоняюсь к люльке, осторожно покачивая маятник.

– У-а-а-а-а! – рвет душу на части.

Хочется заплакать вместе с ним, но.… я же сама будущая мама! Как я со своим справляться буду, если при первой же неудаче расклеилась?

– Пойдешь ко мне? – выдыхаю с улыбкой.

Не понимает, но слушает мой голос – и делает паузу. Поднимаю его на руки вместе с ворохом пеленок. Даже завернутый в одеяло он кажется очень маленьким и легким.

Пушинка, пахнущая молочком.

– Вот так, - прижимаю к груди теплый сверток. – Всё хорошо. Проголодался?

Продолжаю говорить с ним, а сама всматриваюсь в чёрты кукольного лица.

Он похож на Демина. Сын своего отца.

Сердце, встрепенувшись в груди, тоскливо сжимается. У меня нет к нему ни злости, ни ревности. Я могу сколько угодно обижаться на Германа, но его ребёнок ни в чём не виноват. Так же, как и другие дети, он заслуживает счастья и любви.