Неверный отец. Счастье в конверте

Лесневская Вероника

– Не рано?

– Посмотрим, - разворачивает ко мне монитор.
– Ты кого бы хотела: мальчика или девочку?

– А ты? – коротко бросаю под бешеное биение моего сердца.

– Мальчик, - выдает он после паузы, кружа глазами по чёрно-белому изображению. – У нас будет мальчик, - произносит медленно, будто смакует каждое слово.

Слабая улыбка трогает его стиснутые, тонкие губы, но в следующую секунду они вновь превращаются в ровную линию.

– Сегодня я останусь с тобой в палате, чтобы ты была под присмотром, - в приказном тоне чеканит Герман, будто общается с одной

из своих акушерок.
– Как только тебе станет легче, заберу тебя домой. К Марату ты больше не вернешься, ясно?

– Я и не собиралась, - цежу обиженно.

– Твои родители говорили мне другое, как и он сам не так давно в приемном покое. Мы пересеклись перед тем, как я зашел к тебе в палату, - импульсивно сжимает руки в кулаки. Выдохнув, простреливает меня пылающим взглядом.
– Значит, вы не сходились? Где ты была всё это время?

– Ты решил, что у него? – защищаюсь, хватая салфетки и судорожно вытирая живот от геля.
– И беременность мою ты сразу ему приписал?

– Сафин подтвердил это…

– Хм, и ты так легко поверил? Герман….
– поджимаю дрожащие губы.
– Не хочу даже продолжать этот разговор – он оскорбляет меня. Просто помоги МОЕМУ сыночку, как врач, - выплевываю в сердцах.

Демин морщится, как от пощечины, а я встаю с кушетки. Слишком резко…

– Амина, осторожнее, - летит мне в спину с искренней заботой.

Кровь приливает к щекам – и так же быстро сходит, словно покидает организм. Перед глазами все плывёт, тело становится ватным, ноги подкашиваются. Машинально прикрываю руками живот. На инстинктах оберегаю малыша.

Последнее, что я слышу, это испуганное: «Амина!» - и падаю в мягкую тьму.

Глава 23

Герман

– Амина!

Подхватив её на руки и не позволив упасть, я бережно прижимаю обмякшее, безвольное тело к груди.

Беременна. От меня.

Это сон. Или, наоборот, счастливое пробуждение после затяжного кошмара.

У нас будет сын.

Аккуратно уложив Амину на кушетку, привожу её в чувство. Невесомо касаюсь бледной, прохладной щеки пальцами, провожу ладонью по взмокшему лбу, убирая разметавшиеся волосы с лица. В здравом уме и сознании она никогда больше не позволит мне обнять себя или даже притронуться. Я потерял это право.

Жгучая, неконтролируемая ненависть сжирает меня изнутри, и направлена она не на её лживых родителей, манипулятора Марата или умершую на операционном столе женщину, оставившую мне ребёнка без объяснений…

Нет.… Сейчас я ненавижу только себя.

– Светлана, зайди, - строго вызываю акушерку.

По щелчку пальцев отключаю эмоции – они мешают мне помогать двум самым близким людям. Держу Амину за руку, пока она приходит в себя, свободной ладонью - накрываю живот, а сам холодным тоном даю указания Лане. Надеюсь, хотя бы ей в этой проклятой богадельне можно доверять.

Я заберу свою женщину, как только представится возможность, а пока… приходится перевести её в палату. Я остаюсь рядом, не отлучаясь ни на секунду. Проверяю назначения, слежу, чтобы ей поставили капельницу с нужными лекарствами.

Стараюсь не думать о нас.

Не вспоминать о том, до чего я довел любимую женщину. Не представлять, как бы все сложилось, если бы не тот малыш, что находится сейчас в моей квартире с няней.

Я сосредоточен на пациентке, которую обязан спасти, потому что здесь больше никто ей не поможет. Наоборот, угробят и маму, и малыша.

«Они не захотят сохранять»,– снова отбивается в мыслях, крутится по кругу.Теперь всё становится на свои места. Марат планировал избавиться от чужого ребёнка, а мне лгал и пускал пыль в глаза. Потом бы он «утешил» разбитую, потерявшую смысл жизни Амину и вернул любимую игрушку домой.

Но я не позволю. Больше не повторю свою ошибку. Даже если она будет ненавидеть меня до конца дней, отталкивать, прогонять, кричать… я все равно буду рядом. Как верный пес.

– Все будет хорошо, - нашептываю ласково, в то время как Амина мирно дремлет под успокоительными.

Провожу ладонью по животу. Расслабленный и мягкий. Крохе стало лучше.

Выдыхаю.

– Не волнуйся, малыш. Больше твою маму никто не обидит.

Как чёртов цербер, сижу у ее постели, но вдруг начинаю сомневаться в себе. Ощупываю драгоценный животик ещё раз и, не выдержав, всё-таки звоню коллеге.

– Привет, Викки, - тихо бросаю в трубку, чтобы не тревожить Амину. – Помню, ты говорила, что у тебя очень хороший гинеколог в России есть. Можешь дать её контакты?

– Ты про Агату? Да, конечно… - звонко отвечает.
– А сам что? Сноровку потерял? Или российскую лицензию за длинный язык и отборный мат забрали?

Усмехаюсь. Вика такая счастливая в браке… Колокольчик. Я помню ее другой - испуганной и обессиленной, молящей меня сохранить ее двойню. Тогда я справился, а сейчас растерян и убит.

– Боюсь на эмоциях упустить что-то важное, просмотреть, - серьёзно объясняю, пропустив мимо ушей её колкости.
– Мне нужна подстраховка.

– Ты и эмоции? Я не узнаю тебя…

– Хм, просто вспомни Гордея. И что он творил, пытаясь спасти тебя, - горько усмехаюсь. – У меня похожая ситуация: на больничной койке дорогой мне человек. Даже сразу два, - крепче сжимаю тонкое запястье Амины, и она мягко улыбается сквозь сон. Девочка моя родная.

– Боже, речь идет об Амине? Ты говорил, она к мужу вернулась.…

– Я был уверен в этом, - отзываюсь, мысленно проклиная себя.
– Она беременна. От меня, - признание дается с трудом, но это вынужденная мера. Мне требуется помощь.
– Понимаешь, как важно и.… как сложно мне вести её.

Виктория Богданова сама из династии медиков. Она педиатр, ее муж Гордей – кардиолог. В свое время он собственной рукой подписал ей направление на аборт, потому что рожать с пороком сердца было рискованно. На кону была жизнь Викки, но она выбрала детей и уехала из страны. Отчасти Гордей был прав, потому что в Германии мы чуть её не потеряли в родах. Чудо спасло. Он принял решение как врач, а не как любящий мужчина и отец. Но всё равно ошибся. Ему пришлось приложить огромные усилия, чтобы вернуть свою семью. У меня же нет возможности оступиться – кредит доверия ко мне со стороны Амины и так исчерпан.