Невероятная жизнь Анны Ахматовой. Мы и Анна Ахматова

Нори Паоло

Ахматовой было тогда тридцать шесть лет.

Прошло четыре года с того дня, как расстреляли ее первого мужа.

17.4. Псевдоклассический

В 1940 году молодой критик пишет, что Ахматова воскрешает в своей поэзии ложноклассическую традицию Расина и что героиня ахматовской поэзии – героиня расиновского театра.

Это цитата из положительного отзыва юноши, который, очевидно, так ничего и не понял.

Ахматову это очень огорчило.

Она стала вспоминать старого поэта-символиста

Бальмонта, который однажды присутствовал на «пышном вечере, где сначала был ужин, потом одни уехали, другие остались, и начались танцы. Я не танцевала. Бальмонт сидел рядом со мной. Заглянув в гостиную, где танцевали вальс, он сказал мне нараспев: „Я такой нежный… Зачем мне это показывают…“ Мне тоже хочется сказать про эту статью: „Я такая нежная, зачем мне это показывают“. Статья Перцова, написавшего про меня когда-то: „Эта женщина забыла умереть вовремя“, – задела меня гораздо менее».

17.5. Глубокоуважаемый

В 1935 году арестовали Льва Гумилёва и Николая Пунина.

Сына и мужа.

Льва обвиняют в участии в антисоветской организации.

Эмма Герштейн, которая жила в Москве, вернувшись домой, видит, что «в передней на маленьком угловом диване сидит Анна Андреевна со своим извечным потрепанным чемоданчиком».

Ахматова решает написать письмо Сталину.

Ей помогает Михаил Булгаков.

1 ноября она пишет:

«Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович, зная Ваше внимательное отношение к культурным силам страны и, в частности, к писателям, я решаюсь обратиться к Вам с этим письмом.

23 октября в Ленинграде арестованы НКВД мой муж Николай Николаевич Пунин (профессор Академии художеств) и мой сын Лев Николаевич Гумилёв (студент ЛГУ).

Иосиф Виссарионович, я не знаю, в чем их обвиняют, но даю Вам честное слово, что они ни фашисты, ни шпионы, ни участники контрреволюционных обществ.

Я живу в СССР с начала Революции, я никогда не хотела покинуть страну, с которой связана разумом и сердцем. Несмотря на то что стихи мои не печатаются и отзывы критики доставляют мне много горьких минут, я не падала духом; в очень тяжелых моральных и материальных условиях я продолжала работать и уже напечатала одну работу о Пушкине, вторая печатается.

В Ленинграде я живу очень уединенно и часто подолгу болею. Арест двух единственно близких мне людей наносит мне такой удар, который я уже не могу перенести.

Я прошу Вас, Иосиф Виссарионович, вернуть мне мужа и сына, уверенная, что об этом никогда никто не пожалеет.

Анна Ахматова

1 ноября 1935».

Написал Сталину и Пастернак, подтвердив честность Пунина и Льва Гумилёва. В первых строках письма он писал:

«Однажды Вы упрекнули меня в безразличии к судьбе товарища».

Достойный поступок.

В тот же день, 1 ноября 1935 года, Сталин написал главе НКВД Генриху Ягоде, обладателю весьма своеобразной внешности, – с фотографий того времени на нас смотрит человек, похожий на Чаплина, который пародирует Гитлера; такие короткие усы щеточкой

давно никто не носит, они кажутся фальшивыми.

Ягода, возглавлявший в тот период НКВД, будет расстрелян в 1938 году, но тогда, 1 ноября 1935 года, резолюция Сталина легла на стол именно ему:

«Освободить из-под ареста и Пунина, и Гумилёва и сообщить об исполнении.

И. Сталин».

Повинуясь приказу, Ягода распорядился освободить их.

Пунина отпустили ночью, он «прикинул, что трамваи уже не ходят, и спросил: „А переночевать нельзя?“ Ответ был: „Здесь не гостиница“».

Узнав, что арестованные уже на свободе, Ахматова через несколько дней звонит Эмме Герштейн.

«И снова только одна фраза:

– Эмма, он дома!

Я с ужасом:

– Кто он?

– Николаша, конечно. [То есть Пунин].

Я робко:

– А Лёва?

– Лёва тоже».

17.6. Под самый конец

Надежда Мандельштам в самом начале книги «Воспоминания» (в Италии она вышла под названием L’epoca e i lupi – «Век и волки») пишет, что Анна Ахматова была уверена, что ее тоже арестуют. А Пунин, ее третий муж, говорил ей: «Вас придерживают под самый конец».

«Но под конец, – пишет Надежда Мандельштам, – ее забыли и не взяли, зато всю жизнь она провожала друзей в их последний путь, в том числе и Пунина».

18. Все

18.1. Кошки

Портрет Ахматовой работы Модильяни, пепельница, берестяная книжка с выцарапанным на ней текстом «Сероглазого короля», том Данте, который она бесконечно перечитывала, с ее отметками, метроном, пальто Пунина, записка, адресованная сыну Льву, оксфордская мантия – все это и многое другое увидели мы в Музее Ахматовой, даже кошек: в саду дома на набережной Фонтанки кошек очень много, и так было всегда.

Возвращаясь после эвакуации из Ташкента [76] , куда Пунин выехал из блокадного Ленинграда, он привозит с собой кошку: ему говорили, что в Ленинграде съели всех котов.

76

У автора неточность. Н. Н. Пунин вместе с Академией художеств был эвакуирован в Самарканд. В Ташкент эвакуировалась Ахматова.

Он приходит во двор Фонтанного Дома – коты никуда не делись. Так было и в наш приезд.

Мы многое увидели в Петербурге. Сходили в Эрмитаж на выставку коллекции Щукина, той самой, посетив которую Бердяев запричитал о гибели искусства.

И я вспомнил, как впервые отправился в поездку вместе с Баттальей, которой тогда было лет шесть. Мы заночевали в Турине – она первый раз провела ночь в отеле. Когда мы вышли на станции Турин – Порта-Нуова, она остановилась перед табло отправления и, раскинув руки, сказала: «Какой чудесный город».