Невеста берсерка
Шрифт:
— Вот, ярл, — довольно сказал Свейн, подходя к громадной бочке по правую руку. — Тут зимний эль, сваренный еще в прошлом году. Крепкий, аж горло дерет. Мы с Кейлевом пробу уже сняли. Потом, понятно, дырку снова запечатали. Тут и черпак есть… зачерпнуть для тебя?
Харальд кивнул, разрешая. Хлебнул густого, и впрямь дерущего язык эля. Опустошив черпак, передал его Свейну. Махнул рукой, чтобы выпил и тот.
Потом сказал, косясь глазом на распахнутую дверь:
— Ты на моем драккаре отходил четыре года, Свейн.
Свейн молча кивнул, соглашаясь.
— Но при штурме Йорингарда тебя не было — значит, каждый второй, когда ты прибыл в крепость, кидался рассказать тебе о той драке заново. Скажи-ка, идут среди воинов разговоры о моей рабыне?
Он намеренно не стал уточнять, о какой именно — хотелось посмотреть, что ответит Свейн.
— Это о светловолосой-то? — немедленно отозвался тот.
И Харальд скривился. Права была Рагнхильд — правду не скроешь, когда вокруг столько свидетелей. Буркнул:
— Выкладывай, что там болтают…
— Да немного, — честно сказал Свейн. — Говорят в основном о тебе, ярл. Как ты в одну ночь сначала потемнел лицом и глазами, тут же руку Убби сломал — а светловолосую, которую тебе кинули, не тронул. Но потом засветился так, что было больно смотреть. И опять же — потискал наутро светловолосую, и снова стал человеком.
Он помолчал, добавил:
— Но такие разговоры, ярл, я слышал только от двух парней. Не больше. Остальные про девку — молчок.
— Наши? — быстро спросил Харальд.
Свейн ответил с сожалением:
— Да. С бывшими людьми Хрорика я не знаком, а новенькие сами обо всем расспрашивают — и те, что недавно пришли в Йорингард, из округи, и те, кто раньше дрался за Ольвдана.
Харальд шевельнул бровями. Бросил:
— Ладно, об этом все. Теперь вот что — ждать, пока сварится и дозреет эль свободной шеи, я не хочу. Если возьму отсюда несколько бочек и устрою пир, на котором назову эль в них тем самым элем, а потом дам светловолосой свободу, это проглотят?
— От тебя, ярл, проглотят что угодно, — неторопливо сказал Свейн. — А если сомневаешься, найми во Фрогсгарде человека. И пусть он выбьет руны на камне побольше — я, ярл Харальд Ермунгардсон, даю свободу своей рабыне…
Свейн споткнулся, Харальд проворчал:
— Добаве.
— Добаве. И нарекаю ее таким-то именем, чтобы она жила с ним, как свободная женщина. Поставишь камень там, где местные жители суды свои проводят — и все. Сам знаешь, что выбито на камне, словом не сотрешь. Можешь потом и в Мейдехольме такой же камень поставить. И это уже не эль свободной шеи, это на века. А когда пир будет?
Харальд хмыкнул.
— Что, глотка уже пересохла? Послезавтра придет Кейлев, тогда и устроим. Заодно отпразднуем взятие Йорингарда. Пир после победы, все как положено. Пусть и с запозданием…
За обедом для девки
А когда светловолосая начала делить еду с подносов на две части, Рагнхильд изумленно спросила:
— Зачем?
Девка, даже не дожидаясь бормотания рабыни — похоже, сама поняла, что ей сказали — кивнула на двух рабынь, стоявших у сундука.
А те стояли и смотрели с любопытством, с ожиданием…
— Прочь отсюда, — крикнула Рагнхильд, не вынеся этих взглядов.
И снова посмотрела на девку Харальда. Сказала уже мягко:
— Женщина ярла не может есть с рабынями на равных. В одном месте, из одних тарелок. Это оскорбление для ярла. В первую очередь для него… Они — грязные рабыни. Ты — избрана ярлом. Ты им не ровня.
Старуха забормотала, переводя. Лицо светловолосой, до этого смотревшей на Рагнхильд то с любопытством, то почти с восторгом, вдруг изменилось. Стало отстраненным.
Да она не так проста, подумала Рагнхильд, присматриваясь к девке Харальда уже по-другому.
Вот и еще одна тетка Наста, решила Забава, глядя на дивную красавицу с белыми волосами. Только эта помоложе — и гораздо красивей.
Но на бедных баб рявкнула голосом, до ужаса похожим на теткин.
А потом снова заговорила по-доброму.
И разом припомнилось Забаве, что тетка Наста на людях тоже была другой. И никогда не била ее при соседях. Или при муже своем. Даже не кричала.
И эта тоже — с ней, с Харальдом, с воинами, что за ними по двору ходили, говорила до того приветливо, что голос словно медом тек. А на баб рявкнула. И грязными рабынями назвала.
Наста так Наста, думала Забава, глядя на красавицу тем же взглядом, каким глядела на тетку — без обиды, без злобы, без удивления. Никаким. Чтобы еще и за взгляды непокорные не получить нахлобучку.
— С волками жить, по волчьи выть, — тихонько сказала стоявшая рядом бабка Маленя. — Ты уже делай, как она велит, Забавушка. Вон, эта пава тебя женщиной ярла величает, а не рабыней. Неспроста все это. Чужане просто так ничего не говорят…
Забава кивнула. Сказала, глядя на Рагнхильд все тем же взглядом — равнодушным, никаким:
— Как скажешь.
Они пообедали только вдвоем — бабку Маленю Рагнхильд тоже выгнала за дверь, как и тех двух баб.
Беловолосая красавица за едой что-то говорила, улыбаясь. Ела неспешно, красиво — до рыбьих костей даже не добралась, оставив половину рыбы на тарелке. Так, пощипала сверху мясо, и все.
Забава слушала и присматривалась.
Затем вдруг обнаружила, что есть так, как красавица, легко — а чего там трудного? Сиди, голову вскинув, двумя пальчиками рыбье мясо по волоконцу прихватывай. И в рот медленно заноси. Главное, не торопиться.