Невеста смерти
Шрифт:
— Ну, Рагнару очень пригодилось. Он же при тебе еще стал телохранителем сенатора Марциала? Теперь ему хоть полегче будет. Я ему в помощь Кэма направил. Они так похожи, что составили прекрасную пару.
— А Таранис?
— Таранис так метко стреляет и так долго способен лежать затаившись, выслеживая врага, что мне уже все равно, где он и как разрисован и растет ли у него на носу зеленый мох.
— Мох?! На носу?! — переспросила Гайя, представив Тараниса заболевшим какой-то неведомой уродующей болезнью.
— Да нет. Все с ним нормально. Это я так себя утешал, когда Рагнар поселился в моем доме. Эта его
Гайя про себя усмехнулась, вспомнив разговор с Кэмом про татуировку на шраме и представляя реакцию префекта — а он невольно увидит на какой-нибудь жесткой тренировке по форсированию реки вплавь.
— Но теперь-то все нормально? Уже не бросается в глаза?
— Нет. Теперь я просто вижу, что он любит мою племянницу и почтителен с моей супругой. И надеюсь, что он станет хорошим отцом. Но мы отвлеклись.
— Так много всего произошло! — воскликнула Гайя. — Так хочется все знать! А меня тут заперли, словно я какой-то заразной болезнью болею. Подумаешь, подранили. Первый раз, что ли?
— Это тоже часть плана, пойми. Приведи себя в порядок. Спокойно, Гайя. Ты и так хороша. Но мне надо, чтоб ты стала ослепительна. Чтобы они все сломали себе мозг, пытаясь понять, как эта роскошная красавица может быть героем и трибуном.
— Роскошная красавица? Ты смеешься, — с горечью воскликнула Гайя, проводя рукой по волосам.
— Мне виднее, — строго возразил префект. — Поверь. Ты идеальна. Мне нет смысла тебе лгать, любить я всегда буду только Гортензию. Теперь особенно. А тебе говорю честно, как взрослый опытный мужчина и офицер. Как патриций, если хочешь. Веришь?
— Верю, — выдохнула Гайя, не смея возразить командиру, которому действительно верила во всем, и не раздумывая шла с ним и по его приказу иной раз на верную смерть.
— То то и оно. Только лоску внешнего добавь, — наставительно кивнул Фонтей и продолжил посвящать их в план операции, в которой Гайе отводилась ключевая роль, а Дарию придется прикрывать ее из-за того, что постоянный напарник Гайи Марс сейчас выполнял задание в Апулии — самой восточной части Италии, в основанном еще греками порту Брундизий.
После ухода префекта Гайя и Дарий еще какое-то время пообсуждали свалившееся на них задание и поняли, что времени у них мало.
— Значит, зубы сцепили, волю в кулак и будем тренироваться? — поинтересовалась Гайя у Дария, не ожидая и услышать отрицательный ответ.
Дарий энергично кивнул:
— Естественно. Хватит уже в хомяков играть. Ты-то как? Все же после такого ранения…
— Это тебе вообще-то прописал врач больше лежать. Вот и лежи! — засмеялась девушка.
— Сейчас посмотрим, кому из нас лежать полезнее, — в тон ей ответил Дарий, осторожно, но уверенно пытаясь схватить ее. Она увернулась и бросилась бежать, увлекая за собой Дария, в отличие от нее не знавшего все ходы и переходы старинного, долго достраивавшегося и перестаривавшегося многими поколениями Флавиев.
Они с шумом и хохотом гоняли друг друга по дому и саду, устраивая засады, а затем сцепились в борьбе, выбежав в небольшую палестру, тоже переставшую использоваться по назначению после смерти деда Гайи, а до этого помнившую и ее отца, и дядю.
Гайя боролась всегда лучше Дария. У нее был хороший наставник в легионе,
Но в этот раз Дарий изловчился и подловил ее, навалившись всем телом, спеленав руками и ногами:
— И кто тут лежит в результате?
Он не удержался и накрыл ее смеющиеся губы поцелуем.
Дарий не смог совладать с собой — его накрыло ощущение близости ее горячего тела, с ума сводили нежный запах, золото расыпавшихся по мраморному полу волос и прикосновения гладкой слегка влажной кожи. Он вспомнил, как любил ее поздним вечером в затерянном среди песков небольшом форте, бросив плащ на мгновенно впитавший всю вылитую ими воду песок посреди палатки, где они отмывались после тяжелого рейда. Они оба тогда забыли усталость и пережитые опасности, и отдались безумному, животному, рвущемуся из глубин наслаждению сильными молодыми телами друг друга. Их пьянила напоенная жаром остывающего песка и шуршанием обитатателей пустыни ночь, а облегченные чистой водой тела, сбросившие коросту грязи и ставшие от душистого мыла с мелкой пемзой необыкновенно чувствительными, вздрагивали при малейшем прикосновении.
Возможно, наутро, проснувшись вместе, они бы и пожалели о содеянном — но боевая тревога прервала их короткий миг счастья почти сразу после кульминации. А дальше у Дария была долгая и мучительная дорога в Рим с вспоротым и воспаленным животом, и только воспоминания о губах и руках Гайи удержали его на той зыбкой грани между жизнью и смертью, на которой он балансировал много дней на корабле, переполненом стонущими и умирающими один за другим ранеными римскими солдатами.
— Гайя, моя Гайя, — шептал он исступленно, вновь покрывая все ее тело поцелуями и нежно, но в тоже время настойчиво и ловко развязывая ее сублигакулюм. На счастье Дария, хитон Гайя сбросила еще в самом начале их игры, когда взобралась по колонне на перекрывающие чердак балки, чтобы обрушиться сверху ему на плечи. Он еще удивился, что девушка схватила его настолько точным движением, что не задела зажившее, но еще побаливающее плечо.
— Что ты творишь, Дарий, — прошептала Гайя, давая ему последний шанс отступить, но Дарий не смог и не пожелал отступить, все более и более исступленно лаская ее уже не только губами и руками, но и прижимаясь всем телом, всеми напряженными до предела мышцами. И Гайя почувствовала, что он успел снять не только ее, но и свой сублигакулюм, и теперь его восставшее естество билось о ее бедра. Ее тело, такое послушное обычно, вдруг отказалось ей повиноваться — и бедра девушки дрогнули под натиском, а затем слегка раздвинулись…