Невеста смерти

Вихрева Елена

Незнакомец, оказавшийся прекрасным фехтовальщиком, не уступающим ни в чем Дарию, первым протянул руку сопернику:

— Прости, брат. И тебя, и ее не за тех принял. Вы же оба воины хоть куда, по ней даже по нескольким шагам видно.

— Ну наконец-то глаза у тебя прояснились, — усмехнулся беззлобно Дарий, принимая рукопожатие. — Пристать с поцелуями к Гайе… Додуматься ж надо.

Распорядитель пиршества быстро забрал у них мечи, и вот уже на площадке закружились змееподобные египетские танцовщицы, а мужчины вышли охладиться на террасу.

— Лонгин Пробус, трибун Пятого легиона, — представился наконец мужчина, и Дарию

пришлось невольно вытянуться в струнку. — Только утром вернулся в Рим. Лет шесть не был. А тут еще и новое назначение. Знаешь, ошалел немного. Ну ты подрастешь, поймешь, каково это, вернуться домой, где тебя никто не ждет…

Дарий облокотился на парапет террасы рядом:

— Знакомо… Но в когорте спекулаторум это чувство быстро проходит. Мы семья.

— Ого, — испытующе взглянул на него Лонгин. — Вот почему так дерешься здорово? Постой-ка… А она? Раз вы с ней знакомы?

— Что тебе до нее, — снова был готов взъерошиться Дарий.

— И правда… Мне сейчас о службе думать надо. Назначили вот, что удивительно, как раз в эту самую таинственную когорту. Вроде в распоряжение трибуна Флавия. Завтра утром к нему на доклад.

И вот тут Дарий медленно сполз по витым мраморным балясинам террасы на пол — шрам на его животе буквально разрывало от хохота, который он пытался сдержать, но все равно не смог.

Трибун Лонгин взглянул на него с нескрываемым изумлением:

— Эй, ты в своем уме? Сам-то ты, кстати, не удосужился представиться.

— Дарий, — проговорил он сквозь смех, пытаясь все же занять приличествую позу перед старшим по званию, но не в силах справится с собой. — Старший центурион когорты спекулаторум…

— Это так весело? — иронично заметил Лонгин. — У вас там все такие жизнерадостные? И трибун Флавий? Расскажи-ка мне о нем вкратце, а то завтра предстоить докладываться…

— Да ты… Ты уже доложился… И приложился, — отсмеялся Дарий и выпрямился.

— Что?????

— Ты ухитрился поцеловать и обнять доблестного трибуна Гайю Флавию! Так что мой тебе совет — иди выспись и будь готов к такому спаррингу, что схватка со мной покажется разминкой в палестре для подростков.

— Ты серьезно?

— Видишь, мне уже не смешно. Где ты хоть остановился?

— У хороших друзей, так, дальние родственники моего отца.

— Пойдешь к ним?

— Время позднее, не удобно врываться среди ночи.

— Тогда предлагаю отправиться в наш лагерь. Заодно осмотришься там.

И они выскользнули из триклиния, причем Дарий проклинал себя за задержку — он теперь не знал, добралась ли до дому Гайя, хотя и был уверен в приставленных к ней рабах-носильщиках, да и в ней самой. Дарий знал, что к обоим стройным бедрам девушки были прикреплены вполне серьезные боевые ножи…

* * *

Гайя потянулась в кровати, прогоняя остатки сновидения. Привычные кошмары лишь под утро уступили место очень странному, но приятному сну, в котором рядом с ней оказались одновременно и Марс, и Кэмиллус. Оба совершенно обнаженные и благодушно настроенные, она не ссорились между собой, как это часто бывало наяву, а ласкали ее тоже обнаженное тело. Во сне она видела себя еще такой, как была много лет назад — не только без татуировок, но и без шрамов. И Кэм в ее сне был не седым, а белокурым, и волосы его и Марса были гораздо длиннее их армейских стрижек, рассыпались густыми кудрями по подушке.

Проснувшись, Гайя долго не хотела отпускать

от себя это ощущение покоя и счастья, которое испытала в кольце их надежных любящих и нежных рук. Она не смогла бы воспроизвести в рассказе подробности, но какое-то необыкновенно важное решение зрело в ее голове помимо воли, и впервые ей не было от этого страшно или тревожно.

Она села на широкой кровати, откинула одеяло из тончайшей овечьей шерсти и мягкую, приятно прилегающую к телу простыню. На высоких пальцах пробежала по небольшой галерее в ванную и с наслаждением подставила тело под упругие струи прохладной воды, а оттуда — выбежала в сад, чтобы сделать несколько кругов вокруг дома, преодолевая небольшие лесенки и галереи. Разогрев мышцы, Гайя зашла в маленькую домашнюю палестру, которая, как ей казалось, до сих пор хранила голос деда, учившего ее, крошечную малышку, первым гимнастическим упреждениям. Она с удовольствием дала работу своему телу так, что оно снова стало совершенно мокрым, и медленно вернулась в ванную.

Гайя завернулась в простыню и вышла на террасу, любуясь встающим над городом утром — хораприму она проспала, и теперь прислушивалась к шумным стайкам детей, бегущих в грамматические школы, крикам разносчиков продуктов и угля, грохоту прошагавшего по улице патруля то ли вигилов, то ли урбанариев.

Она размышляла, чем же закончился вчерашний поединок Дария и незнакомого нахала-офицера. А то, что это был офицер, причем боевой и явно заслуженно оказавшийся на пиру во дворце императора, и позволивший себе такое не особенно вольное по римским меркам, но все же нахальное поведение — она не сомневалась. Гайя, конечно, не ушла бы спокойно из зала, если бы не была уверена, что поединок закончится сразу же после ее ухода. Она нарочно призадержалась на пару мгновений у закрывшихся за ее спиной резных дубовых дверей — и с удовлетворением услышала, как прекратился звон клинков и заиграли флейты и арфа. Оставалось надеяться, что Дарий не получил очередной раны, что было бы ему совсем некстати. Но и тут Гайя была спокойна — случись что серьезное, забегали бы многочисленные прислуживающие в триклинии рабы, позвали бы за врачом. А раз ничего подобного не происходило — значит, ничего и не случилось.

— Достойнейшая матрона… Доблестный трибун, — управляющий так и не разобрался, как обращаться к своей молодой хозяйке, и, хоть она ни разу не повысила на него или других домашних рабов голос, все же избегал сурового взгляда девушки и ее недовольства тем более.

— Да? — она обернулась, раздумывая о том, как же быстро избаловалась среди этих подушек, ванны, террасы и готовых подавать обед по первому ее требованию рабынь.

— К тебе посетитель.

— Кто?

— Очередной офицер. К тебе же кроме один раз заглянувшей Клеомы, никто другой и не захаживает, — в голосе управляющего не было явной издевки, но чувствовалось, что не складывается какая-то мозаика у него в голове.

— Он представился?

— Лонгин Пробус, когорта спекулаторум, — передал ей слово в слово управляющий, и она вздохнула, припоминая воина с таким именем.

Имя не сказало ей ничего, кроме того, что когномен «Честный» дорогого стоит, если все наследники этой фамилии у наследовали хоть частичку настолько выдающегося качества своего далекого предка, что оно стало родовым именем.

— Подожди, — махнула она управляющему. — Пусть подождет в атриуме. Предложи мульс и фрукты. Я быстро.