Невидимая нить
Шрифт:
– Тогда сходим,- согласился Мишка.
8 июля. Среда. 21.30
Дед Михай - Михаил Парфенович Щетка - в Дубках был фигурой незаметной, но в то же время известной, особенно детворе. Дедом Михаем пугали малышей. «Если не будешь слушаться,- говорили мамы,- придет дед Михай и заберет в торбу…» - «Если не будешь кушать,- вторили бабушки,- придет дед Михай и отнесет в лес…» Придет дед Михай! Придет дед Михай! А дед Михай никуда и ни к кому не ходил. Жил он уже больше сорока лет один, в старой, покосившейся избенке на отшибе села, занимался своими домашними делами, появлялся только в магазине за хлебом да солью, не замечая никого и ничего, брал необходимое и молча уходил. Единственный
Многое говорили в деревне про деда Михая. И о том, что в молодости, когда ему было восемнадцать лет, он оказался в охране Керенского, где ему перебило правую ногу. В Отечественную он был уже на пенсии. Ходили слухи, что он был связным партизанского отряда и в то же время встречался с бандитами атамана Тигра, которые действовали в здешних местах, кое в чем помогал им. Так ли это, или нет - неизвестно.
После войны к нему претензий не предъявляли. Казалось, дед Михай окутан тайной, которую никто разгадать не может. Да ее, наверное, никто и не открывал. Людям как-то все равно.
Генка и Мишка долго стояли у калитки, прислушивались. Собаки у деда Михая не было, но они не решались вот так сразу зайти.
На стук хозяин дверь не открыл. Генка надавил на нее, и ребята оказались сразу в избе. Дед Михай сидел на самодельной табуретке и резал яблоки. Чистые дольки ложил на стол, отходы бросал в ведро.
– Здравствуйте!
– поздоровался Генка.
– Здравствуйте!
– повторил за ним Мишка.
Дед Михай поднял голову и уставился на ребят. Волосы на его голове были белые, жидкие, и сквозь них просвечивалась кожа. Седые усики, похожие на трапецию, словно висели под носом. Серые, будто водянистые глаза медленно скользили по лицам ребят.
– Что?
– глухим голосом спросил дед.- Говорите громче!
– Здравствуйте!
– в один голос повторили друзья.
– А, здравствуйте!
– медленно ответил дед.- Что вам?
Ребята переглянулись.
– Поговорить, дедушка, хотели,- выкрикнул Мишка.- По делу.
Да ты не кричи, поморщился дед.- На улице слышно. А чьи вы будете?
– Он - Ивана Бусленка, а я - Андрея Судника,- уже тише объяснил Мишка.
– А-а, Судника,- протянул Михай.- Ну-ну! Что за дела?
– Вы, дедушка, говорят, были лесником…
– А как же, был,- оживился дед Михай.- Знал лес как свои пять пальцев.- Он протянул впереди себя правую руку.- Берёг, холил. Лес - это жизнь моя. Вон, где Шархли, я посадил березы, в Корзуновом урочище - сосны. Хороший лес вырос, грибной…
Дед говорил торопясь, словно не успеет все сказать. Друзья стояли, рассматривали жилище. У окна - широкая самодельная лавка, чисто выкрашенная суриком, стол тоже самодельный, покрыт клеенкой. В хате деревянный некрашенный пол, чисто вымытый. На печке - ситцевые занавески, на окнах - простой тюль, чистый, отутюженный, постель накрыта самотканым покрывалом, в полоску, с белыми «паучками», подушка взбитая, упругая. Такая чистота поразила хлопцев. Вот тебе и отшельник! В углу, под иконой, наполовину скрытой самоткаными полотенцами, лежал мохнатый палевый сибирский кот и одним глазом наблюдал за пришельцами.
– А что вы скажете про Девичье озеро, дедушка?
– спросил Генка и, не ожидая разрешения, сел на лавку.
Дед вдруг осекся, замолчал. Опустил голову в раздумье, разрезал несколько житников, рассортировал их, отложил в сторону нож и снова поднял свои серые водянистые глаза на Генку.
– Озеро, говоришь? А на кой оно вам сдалось?
– Да, понимаете, дедушка,- не стал хитрить Генка.- Мы нашли кое-что в старом дубе. И еще что-то должно быть в старой липе…
– Вон оно что,- протянул дед.- И вы за клад взялись!
– А почему вы думаете, что за клад?
– удивился
– Я-то знаю. А вот вам откуда известно?
Дед нетерпеливо смотрел на ребят.
– Мы нашли полкниги…- громко, чтобы слышал дед, проговорили ребята.
– Полкниги? Так слушайте, детки, мне все равно помирать скоро. И я кое-что знаю. Мне та липа, считай, жизню сгубила…
И дед начал рассказывать.
– Было это в сорок третьем… Фашист лютовал, все деревни по буданам да по болотам расселились. А я еще был крепкий, вот только нога… Да ничего. Может, из-за этого на меня меньше внимания обращали. Улей у меня был. Один-единственный. Старуха еще жива была, все уговаривала: «Михась, надо пчел развести. Дело доходное. Войне скоро конец… А жить-то надо». Я и присмотрел эту липу у озера. Могучая, крепкая была липа. Листва - метров на десять вокруг ствола. И жаль мне ее было рубить. И надо… Подумал, сколько вон кругом людей гибнет… А тут липу жалеть?! Из ее ствола четыре хороших улья вышло. Так вот, эту липу я пилил целую неделю. Вдвоем с Олимпой, женой. Кое-как повалили ее, распилили на четыре части. Внизу комель был крепкий, пришлось выжигать сердцевину, а вверху, у самого разветвления, она была пуста. Вот когда я отпиливал последний кусок для четвертого улья, пила наткнулась на просмоленную тряпку. Я ее вытащил, развернул, а там оказалось несколько листов какой-то старой книги. Прочитать я не смог. Слова вроде бы там и по-русски не написаны. Но все же я забрал их домой и спрятал.
– И они у вас?
– перебил Генка.
– Имей терпение,- строго сказал дед.- Шустрый какой! Так, говорю, домой забрал. Ульи свои перевез, привел их в порядок. Вона!
– указал он пальцем в окно.- До сих пор лежат под забором. Ветки посек, все в дело сгодилось. К осени сорок третьего я два улья уже заполнил семьями. А про тот кусок книги и позабыл. И вот зимой, кажется, в феврале сорок четвертого, ко мне домой заявились какие-то незнакомые люди. Я понял так тогда, что это были бандиты - то ли мельниковцы, то ли бандеровцы. Наставили на меня автомат и… отдавай, дед, клад, который ты забрал из липы. Золото и бриллианты какие-то. «Не видел,- клянусь,- никакого золота. Не было его там…» - «Зачем же пилил липу, если не искал золото?» - «На ульи»,- говорю. Весь дом перерыли, подвал, чердак. Все перетрясли. «Не отдашь, застрелим как собаку. Мы еще вернемся, а ты - подумай». С тем и ушли. Вот тогда до меня и дошло, что где-то там был спрятан клад. Я и вправду ходил на те места, где срубил липу, все перерыл, все перегреб своими руками, но ничего не нашел. И каждый день ждал страшных гостей. Каждый стук в дверь был для меня словно смертельный выстрел. Но они так и не вернулись больше.
Наступила тишина. Такая тишина, что было слышно, как в углу сладко мурлыкал кот, как на улице об оконную раму бился одинокий лист осины. Хлопцы почувствовали себя неловко, а дед, глядя на них в упор, молчал, не шевелился. Гнетущее молчание нарушил Мишка:
– Дедушка, нам просто посмотреть надо ту книгу. Она целая? Поищите!
– А что ее искать! Она у меня всегда под руками.
Дед, кряхтя, поднялся с табуретки, вскарабкался на скамейку, засунул руку за икону и достал сверток в пропыленной старой газете. Затем его аккуратно развернул, и перед Генкой и Мишкой легли несколько страниц. Продолжение тех, что у них уже были. Мишка осторожно перелистал пожелтевшие листы, готовые рассыпаться от одного прикосновения.
– А в листах ничего больше не было?
– уточнил Мишка, думая об игральной карте.
– Ничего,- пожал плечами Михай.
– Дедушка, а они требовали у вас эту книгу?
– Они требовали золото. И ушли не так себе за здорово! Они так нас со старухой исполосовали, что мы два месяца отлеживались на печке. Старуха, царство ей небесное, пожалуй, и умерла от тех побоев. А книжку…
Нет, они хотели клад…
Старик замолчал. Долго смотрел на пожелтевшие листы книги, которые лежали перед Мишкой, взял старую газету и подсунул ближе.