Невидимка и (сто) одна неприятность
Шрифт:
— Я очень за тебя испугалась.
— Прости, ежик.
— За что? — изумилась я. — Это же не ты…
— За то, что тебя в это все втянул.
— Ну и хорошо, что втянул, — буркнула я. — А то были бы мы с тобой два трупа: я от призрака, ты — от своего сумасшедшего папаши.
Лагранж хмыкнул, помолчал немного и медленно и очень тихо произнес.
— Он мне не отец.
Я расширила глаза и… не нашла что сказать. Но это было и не нужно, потому что Даниэль продолжил и сам, без дополнительных вытягивающих вопросов. Только глаза прикрыл, не выдержав мой взгляд.
— По крайней мере, не отец по крови. Я не мог тебе раньше сказать, не потому что не хотел.
— За которую полагается смертная казнь, — не удержавшись, заметила я.
— Это если поймают, — согласился Даниэль. Он кашлянул, потер рукой горло, где больше не проступал жуткой чернотой линий магический ошейник.
Мне снова стало его до слез жалко.
— Если хочешь, мы можем потом…
— Нет, — парень помотал головой. — Я хочу сейчас. Просто… так давно хотел сказать, а теперь, когда могу, слова потерялись. Сейчас.
Я кивнула и осторожно опустила голову ему на грудь, прижимаясь ухом к ровно бьющемуся сердцу. Может быть, так ему будет легче, если я не буду на него с ужасом глазеть. Даниэль вздохнул, поцеловал меня в макушку…
— Отец всегда был… сложным человеком. Требовательным. Для него любых успехов и усилий было недостаточно. Похвалы были скупы и приправлены всякими “но”. А неудачи карались жестко. И я из кожи вон лез, чтобы получить его одобрение. И мне вполне успешно вдолбили в голову, что все это для моего же блага. Возможно, это и так в какой-то степени. В конце концов, в плане магического образования он дал мне очень много. Да и в плане характера. Он постоянно напоминал мне, что я мужчина. Наследник. Лагранж. Тогда еще я восхищался им, его умом, его властью, поэтому мне казалось, что лучшего примера и сыскать нельзя. И на публике он открыто мной гордился, это… льстило. Ради этого — того как твой отец нахваливает тебя первым людям королевства — стоило потерпеть вечное недовольство за закрытыми дверями.
Даниэль помолчал, перебирая воспоминания, я притихла мышкой, осторожно поглаживая грубоватую ткань пижамы — такой же, как у меня.
— Матери приходилось хуже. Она была женой. Женщиной. Которую тоже дрессировали и воспитывали, как ребенка, лепя идеальный образ. Она старательно ограждала меня от всего этого, и у нее почти получалось. Наверное, только благодаря ей и ее любви я смог все же вырасти… не таким, как он. Что-то замечать я начал только когда поступил в Академию и обратил внимание на то, как другие мужчины ведут себя с другими женщинами. А однажды я застал их ссору. Отец орал на маму за то, что она была слишком любезна с одним из гостей на последнем вечере, и что только он ей не наговорил, а она лишь рыдала и извинялась. Я был на этом вечере, Лали. Я видел маму и этого гостя. Она улыбнулась ему и спросила как дела у его сына в новой школе. А тот ответил, что есть небольшие проблемы с одним предметом, и они обсудили различные подходы к обучению. И я подумал тогда, что может быть отцу показалось, и если я расскажу ему, как все было, то он успокоится. И вступился...
— И ничем хорошим это не закончилось, — пробормотала я, избавляя Даниэля от необходимости пересказывать мне самые
— Да. И дальше я стал замечать больше. И мне это не нравилось. Начались конфликты, но положение спасала сложная учеба и успехи в ней. Только мама таяла на глазах. А потом… я был на каникулах. С однокурсниками мы поехали в горы. И там я получил письмо от нее, в котором подробно рассказывала о причинах своего решения. А еще о том, что Эрик Лагранж не является моим настоящим отцом. И поэтому я должен бежать, как можно быстрее и как можно дальше, как только я получу это письмо. Наверное, она специально выбрала момент, когда я был в отъезде, чтобы… уйти. Она не назвала имени того, кто все же был моим отцом, но знаешь, у меня не возникло ни тени сомнения, что все написанное — правда, до последней буквы. И я сбежал.
Эту часть истории я немножко знала. Кусочек головоломки занял законное место.
— Естественно, он меня вернул. И тогда посадил на поводок — это черное заклинание. И достаточно доходчиво вбил, что ему плевать на то, чья кровь течет в моих жилах. Потому что это он меня вырастил, вылепил. Я — его сын, его собственность. И я не опозорю его имя и не уничтожу годы упорного труда. О нет! Я стану его продолжением и прославлю имя Лагранжей в веках. Правда для этого, я все же еще недостаточно хорош, знаний и умений, и даже, вроде бы, мозгов (иногда!) хватает, а вот природный дар ну так себе, выше среднего. Выше среднего — это почти позор.
Понимание было таким ослепительным, что я не удержалась, вскинула голову и снова уставилась на Даниэля с крайним изумлением:
— Он… то что он делал… он хотел искусственно увеличить твои магические способности?!
Парень кивнул.
— Как оказалось, исследования в этом направлении отец вел уже давно, несколько лет. Природная ограниченность магов не давала ему покоя. Он даже выносил свои разработки на рассмотрение в Совет с просьбой дать ему разрешение на официальные исследования, набор добровольцев и так далее. Но Совет его прошение отклонил.
Аллилуйя, в этой стране не все облеченные властью люди являются поехавшими крышей психопатами!
— А после моего побега и проявленной неблагодарности он счел, что тем самым я дал ему карт бланш на проведение экспериментов со мной в качестве подопытного. Тогда он забрал меня из Академии, пустив несколько слухов о причинах, но никому ничего не говоря прямо. Сначала он держал меня дома, испытывал различные теории, выбирая ту, которая в реальной жизни окажется самой оптимальной…
У меня к горлу подкатывала тошнота от одной мысли о том, что на самом деле скрывалось за этой сухой научной фразой. А ведь я видела только крохотную часть того, что Даниэлю пришлось пережить…
— Но потом стало понятно, что быстро проделать необходимые манипуляции нельзя, мой организм просто не выдержит таких нагрузок, и процесс необходимо растянуть во времени с достаточно длительными передышками, минимум в неделю, а иногда и в две. Необходимость круглые сутки за мной следить стала его сильно утомлять. Просто на месяцы запереть меня в подвале Лагранж не мог — я же любовь и гордость. И так смерть жены и мой уход из Академии не очень хорошо сказались на его имидже идеального мужа и отца. Вызывать еще больше подозрений моим полным исчезновением он не мог. Хоть и рассматривал вариант с моим якобы отъездом на учебу заграницу. Но мир сейчас тесен, в элитных заграничных заведениях тоже есть знакомые знакомых… и потому он придумал Горки. Идеальный вариант — на неделе я заперт и ему не надо без конца следить за тем, чтобы я не сбежал, на выходных можно спокойно продолжать исследования.