Невидимки
Шрифт:
— Это было очень мужественно с их стороны. Особенно со стороны Иво. Имея больного ребенка на руках, взвалить на себя еще и заботу об отце — это поступок.
— Они тогда еще не знали, что он болен. Господи, если бы знали, может, они бы и не согласились.
Ручка в моих пальцах замирает.
— Значит, Роза тоже не знала, что он болен?
— Думаю, что нет.
Я на мгновение задумываюсь.
— Вы и с Иво разговаривали о Розе?
— Насколько я помню, я сказала ему, что мне жаль.
— А он что?
— Ничего. Он казался оглушенным всем происходящим — несчастьем
— Когда они умерли. И… от чего?
Лулу снова вздыхает:
— У Марты был рак легких. Марта — это его мать. Она умерла, когда ему было лет четырнадцать. А Кристина… — Лулу выпускает изо рта струйку дыма, — погибла в автомобильной аварии во Франции. Они ездили не куда-нибудь, а в Лурд. Ради Иво. Это было предсмертное желание Марты. Свозить его туда за чудом.
Она издает горький смешок. Я сочувственно хмыкаю.
— Кристине было всего семнадцать, — уточняет Лулу.
Ее взгляд становится рассеянным, устремляется на что-то такое, видное лишь ей одной.
— Вы, наверное, сейчас думаете о том, какова вероятность того, что столько несчастий сразу случайно обрушилось на одну семью?
Я качаю головой:
— Нет. Я просто сопереживаю.
— Мы сами в это не верили. Я хочу сказать… — Лулу закуривает очередную сигарету. — Вы ведь не курите? Вы когда-нибудь слышали слово «приказа»?
— Приказа? Нет…
— Все началось с моего деда. Все, что происходит, происходит не само по себе. Недуг — не злосчастная случайность. Приказа — наказание за попрание законов мокади.
— Ваши родные в это верят?
Лулу улыбается и легонько покачивает головой.
— Хотя тут кто угодно поверил бы. Приказа чаще всего настигает тех, кто слишком смешивается с горджио.
— В вашей семье таких было много?
— Не очень. В традиции нашей семьи женить двоюродных братьев и сестер. Мы, пожалуй, сделали кое-что похуже. Вы знаете, что алый цвет — очень сильное мокади? Например, если носить что-то алое или выкрасить свой фургон в алый цвет, навлечешь на себя приказу.
В памяти у меня всплывают ее красные туфли на шпильках, а также обстоятельства, при которых я видел их в прошлый раз. Нет, об этом думать нельзя. Нельзя. Впрочем, у меня такое чувство, что она тоже о них думает.
— А как по-вашему… не могла Роза быть в той машине вместе с Тене?
Она смотрит на меня как на умалишенного:
— Нет! Конечно же нет. Как вам могла прийти такая безумная мысль? Роза исчезла задолго до этого. Задолго! По правде говоря…
— Прошу прощения, я должен был задать этот вопрос. Впрочем, просто совпало так, что два этих события случились примерно в одно и то же время.
Лулу качает головой с недоверчивым видом и повторяет:
— Тене сломал себе спину…
Я пользуюсь моментом, чтобы дополнить свои записи, и встряхиваю руку — ее уже начинает сводить от напряжения. Лулу сосредоточенно курит, как будто возымела намерение как можно быстрее расправиться с сигаретой.
Она разглядывает то, что осталось от сигареты (все-таки добила), и спрашивает:
— Ну и как ваши успехи?
— В чем?
— Как «в чем»? В профессиональной деятельности. Вы хороший частный детектив?
— Ну, в настоящий момент мои успехи не слишком меня удовлетворяют.
Я произношу это, чтобы она улыбнулась, и она улыбается, к моей радости.
Лулу кажется искренней даже в своем замешательстве. Но информация по-прежнему от меня ускользает. Времена, места, последовательность событий — все это изменяется, искажается и превращается в пустышку, едва я начинаю думать, что напал на след. Никто ничего толком не помнит. Никто ничего не видел. Никто ни при чем не присутствовал.
Давным-давно, когда я разыскивал Джорджию Миллингтон, я проходил через эту стадию. У меня не было ничего. Ни зацепок, ни улик, ни идей. Я работал не покладая рук. Снова и снова ворошил одни и те же факты, опрашивал одних и тех же свидетелей, говорил с людьми еще и еще. А потом наступил переломный момент: как это часто случается, кто-то проговорился. Это была школьная подруга Джорджии, которая дала два противоречащих друг другу отчета о том, при каких обстоятельствах ее видела. Джекки Пейнтер, вот как ее звали. Они с Джорджией называли себя Джек и Джордж. Она с самого начала знала, где Джорджия.
В том деле лучше бы мне было потерпеть неудачу. Лучше бы этот переломный момент никогда не наступал. Но ведь никто не знает, на что способен человек. Пока он это не совершит.
— И что вы собираетесь теперь предпринять? — спрашивает Лулу.
Она откидывается на спинку стула, покачивая ногой. Жаль, что нельзя стереть из памяти то, что я видел в той комнате в Ричмонде.
— Подумываю пригласить вас на ужин.
Эти слова становятся полнейшей неожиданностью даже для меня самого. Но хуже всего другое: я не уверен, что приглашаю ее потому, что действительно хочу с ней поужинать (ну, пожалуй, хочу). А может, я делаю это, чтобы посмотреть, как она будет выкручиваться?
Она ошарашена. Но кончики губ у нее подрагивают.
— Разве это разрешено?
Примерно так же разрешено, как сожительствовать с каким-нибудь овощем, подает голос благоразумие. Очень, впрочем, негромко.
— Ну, я в разводе… у меня никого нет.
— Я имею в виду, что вы частный детектив, а я фигурант по вашему делу, или как там у вас это называется?
— Я ни в чем вас не подозреваю.
— О-о, мм…
Второй случай за два дня. Приглашения от Рэя Лавелла вызывают у женщин остолбенение.
— Не думаю, чтобы это была хорошая идея, — наконец говорит она.
— Прошу прощения. Вы уже с кем-то встречаетесь… Мне нужно было сначала спросить об этом.
— Ну, понимаете… в общем, извините меня. Думаю, мне не стоит этого делать. Простите.
Ее смущение кажется неподдельным. Она не подтвердила, что у нее кто-то есть, но и отрицать не попыталась. И о чем это говорит?
В данный момент, надо полагать, это вопрос чисто умозрительный.
24