Невидимки
Шрифт:
— Есть поговорка: «Мудр тот ребенок, который знает, кто его отец», — усмехается он.
— Что-что?
— Малыш, — подмигивает мне дед Тене, — ты можешь считать, что тебе повезло. Ты — сын цыган, и каждый из нас присматривает за тобой, ты ведь знаешь.
Иной раз я на стену от него готов лезть. Сейчас именно такой раз. Я вскипаю:
— Ты всегда говоришь, что нет ничего важнее семьи. «Семья — это главное. Семья — это главное!» Но я понятия не имею о половине моей семьи. Половина моей ДНК откуда-то со стороны — и я ничего не знаю об этой стороне. Ты не представляешь, каково это! Это… это ужасно!
— Будь
На этот раз вид у него серьезный.
— …Джей-Джей, тебе придется спросить об этом свою мать. Она обо всем расскажет, когда придет время.
— Она не узнает, когда это время придет.
— Не смей неуважительно говорить о матери, — грозит он мне пальцем. — Твоя мать знает столько, что тебе и не снилось.
— Еще бы, ведь никто никогда ничего мне не рассказывает.
Дед Тене запрокидывает голову и хохочет, но в его смехе звучат предостерегающие нотки.
— Значит, тебе никто никогда ничего не рассказывает, вот как? Ты ходишь в свою распрекрасную школу, получаешь образование, как горджио. Когда-нибудь ты будешь знать все.
— Я не это имею в виду, а другое… всякие истории про нашу семью.
— Какие всякие истории про нашу семью? Чего ты не знаешь?
— Много чего, — развожу я руками. — Например, что случилось с Розой.
— Ах, с Розой? Ты опять говорил с тем детективом?
— Нет. Так что с ней случилось? Я ее помню. Она была милая. Играла со мной. Я расстроился, когда она ушла.
— Мы все расстроились. И мне известно об этом ничуть не больше твоего.
— Но ты же там был! Ты должен помнить хоть что-нибудь о том, с кем она сбежала и почему… и что случилось перед этим.
Дед Тене хмурится, сводя косматые брови на переносице, как он это умеет, — кажется, будто его глаза выглядывают из-под куста.
— Иногда люди просто берут и уходят. Как твой отец. Он просто взял и ушел. И иногда им просто не хочется иметь ничего общего с теми, от кого они ушли. И иногда это даже к лучшему, что они уходят. Об этом ты никогда не думал?
— Хочешь сказать, для Иво было к лучшему, когда Роза ушла? А для Кристо?
Я жду, что он рассердится. Но он не сердится. Вид у него становится… печальный.
— Не знаю, малыш. Она была… не в себе.
Я с открытым ртом таращусь на деда Тене. Раньше никто ничего подобного не говорил.
— То есть как это, не в себе? Это поэтому… у Кристо?..
— Мы не знаем. Может, этот хваленый доктор сможет ответить на наш вопрос.
— Значит, она не сбежала с другим?
— Я не знаю. Может, и сбежала. Мы, честно, не знаем. Джей-Джей, когда тебе о чем-то не рассказывают, то не обязательно потому, что пытаются что-то от тебя скрыть. Может быть, мы сами этого не знаем. И вот еще что… — Он наклоняется вперед, насколько это позволяет ему инвалидная коляска, и тычет пальцем мне в лицо. — Не докучай этими вопросами Иво. У него и так забот полон рот. Я хочу, чтобы ты пообещал мне. Обещаешь?
— Хорошо. Ладно. Не буду.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Поклянись матерью!
— Клянусь!
Вот и весь сказ. И это я еще легко отделался. С дедом Тене можно говорить часами и ни до чего не договориться. У него в этом смысле просто талант. Практически сверхчеловеческие способности.
27
Рэй
Уговорить
Пару недель спустя я предлагаю заехать за Иво с Кристо на стоянку и отвезти их в Лондон, но Иво настаивает на том, чтобы ехать в своем фургоне. Я беспокоюсь, что они опоздают на прием — а то и вообще не появятся. Но когда я приезжаю в кафе, где мы договорились встретиться, рядом с клиникой, то обнаруживаю притулившихся в уголке Иво с Кристо. В пепельнице на столике перед ними успела скопиться кучка сигаретных окурков. Увидев меня в дверях, Кристо улыбается. Я улыбаюсь в ответ.
Иво заметно нервничает, смолит одну сигарету за другой, глаза у него беспокойно бегают.
— Что он будет делать, этот доктор?
— Думаю, для начала просто задаст вам кое-какие вопросы. Может, возьмет кровь на анализ. Это просто предварительный прием. Может быть, он направит Кристо к кому-то еще, если решит, что там скорее смогут ему помочь.
— К кому-то еще? К кому?
— Не знаю. К другим специалистам. Смотря что он найдет.
Иво решительно кивает, но, похоже, обуздывает свою нервозность лишь усилием воли. Кристо сидит на стульчике рядом с ним, привалившись к его боку, и не кажется ни взволнованным, ни несчастным. Впрочем, наверняка я судить не могу.
— Гэвин — хороший человек. Очень искренний. Он действительно хочет помочь. И он не последний специалист в детской медицине. Нам очень повезло.
Иво принимается разглядывать свою сигарету; он так сильно стискивал ее в узких пальцах, что она практически расплющилась. Пальцы у него слегка подрагивают. Он шевелит губами, как будто хочет что-то сказать, но так ничего и не говорит.
— Вам не о чем волноваться, — заверяю я. — Это просто беседа.
— Он захочет все узнать?
— Ну, все про заболевание, да. Ему нужно знать картину того, что произошло в семье, я так полагаю.
Как обычно, он не смотрит мне в глаза.
— И… с нас не потребуют за это денег?
— Нет, ничего не потребуют. Не беспокойтесь об этом.
Я улыбаюсь, стараясь выглядеть ободряюще, хотя Иво не смотрит на меня и потому все равно не видит.
Иво на руках несет Кристо в клинику. Стоит нам лишь оказаться в вестибюле за массивной стеклянной дверью, как она с чмокающим щелчком закрывается за нами и отсекает весь уличный шум, словно скальпелем. Толстый ковер приглушает звук шагов и даже голоса. Это та тишина, которую — в Лондоне — можно купить только за деньги. Я подхожу к администратору, безупречно подкрашенной женщине средних лет в сияющем шлеме уложенных волос, и объясняю, кто мы такие. Иво стоит посреди ковра; цыгану явно не по себе, и выглядит он здесь чужеродно.