Невидимки
Шрифт:
— Не надо было мне…
— Ты ничего не мог изменить. Это не твоя вина!
Это невыносимо. Мне хочется в знак утешения прикоснуться к нему. К рукаву или еще к чему-нибудь. Никогда не видел его таким расстроенным. Но это ведь Иво, поэтому я не решаюсь.
— И вот… — Он опускает глаза и громко сопит. — Вот я и подумал… может, это и глупо, но уж точно не глупее, чем ждать чуда. Мы ведь цыгане. Это наше проклятие. Может, и лечить его надо цыганскими методами? Ты никогда не слышал от Кат или Тене слово «човиано»?
— Нет.
— Човиано —
— Шаманы живут в Арктике, — говорю я. — Они умеют превращаться в медведей. И еще летать.
— Ну да… что-то вроде того. А човиано — цыганский шаман. Человек, который может изгнать болезнь.
Перед глазами у меня встает картина кипящих в котлах снадобий. Расчлененные жабы, колдовские травы, полынь, асфодель. Я смотрю на стол, на миску с какой-то темной жидкостью, в которой отражаются дрожащие язычки пламени. Все оказывается еще хуже, чем я предполагал. Я не знаю, куда деть глаза; смотреть на Иво я не могу.
А он с жаром продолжает:
— В старину считали, что болезнь — это всегда не просто болезнь. Это приказа. Что-то… что-то вроде наказания.
— Но за что было наказывать Кристо?! Он в жизни ничего плохого не сделал!
— Пойми, наказана вся семья. Это в крови.
— Но за что?
— Я не знаю, — качает он головой. — Это проклятие висит над нами уже несколько поколений.
— Брось, Иво…
— По-твоему, это глупее, чем ехать в Лурд?
— Но ты-то после Лурда поправился?
Повисает долгое молчание.
— То, что произошло со мной, — с ним не произойдет.
Голос у него какой-то сдавленный и чужой. Когда я осмеливаюсь взглянуть на Иво, вижу, что по щекам у него бегут слезы.
Кристо кашляет.
— В общем, этим я и занимаюсь, — говорит Иво. — Пытаюсь изгнать болезнь.
— Ты что… човиано?
— Моя мама была знахаркой. Тебе не говорили? Она знала все о травах. О целительстве. И меня немного научила. Есть рецепты. Все записано. Ничего опасного в этом нет.
Он кивает в сторону миски с темной жидкостью. Кроме нее, на столе стоит банка с солью. Я вдруг замечаю, что соль повсюду, как будто Иво рассыпал ее вокруг себя горстями.
— Что там? — спрашиваю я.
— Травы. Отвары.
— А-а.
— Если кого-то и можно считать човиано, то это меня.
Не знаю, что Иво хочет этим сказать, и даже не хочу интересоваться.
Внезапно меня охватывает острая жалость к Иво. Он, наверное, чувствует себя таким беспомощным. Мы все так себя чувствуем, но Кристо его сын, ему, должно быть, хуже всех.
— Мистер Лавелл сказал, что знает одного детского врача. В Лондоне. Специалиста, — вспоминаю я.
— И?
— Может, стоит с ним поговорить? Думаю, если мы все скинемся, у нас хватит денег.
— Может быть, — вздыхает Иво.
— Попробовать-то стоит?
— Да. Хорошо.
— Ну, вот и ладно.
Я улыбаюсь. Мне хочется, чтобы Иво приободрился. Чтобы он снова стал нормальным и включил свет. Вот странно: у меня такое ощущение, что из нас двоих я старший.
— Что ж, увидимся, — прощаюсь я.
— Угу.
— Ты придешь пить чай?
— Да, мы скоро закончим.
Я смотрю на Кристо. Он отвечает мне спокойным взглядом. Вид у него совсем не расстроенный.
— Все в порядке, Кристо?
Он негромко мычит вместо ответа. Как обычно.
Я с облегчением выхожу из трейлера. Интересно, когда я уйду, Иво снова начнет стонать и разбрасывать вокруг себя соль? Наверное, в этом нет ничего такого. Пусть себе делает что хочет. Затея вполне безобидная. Пусть себе жжет свечи, кипятит травки и стонет.
В конце концов, ни от кого ведь из-за этого не убудет?
25
Рэй
Мы решаем посвятить день тому, чтобы выбраться в Кембридж. Там находится больница, в которой лежал Тене, а Хен знаком с одним из ее педиатров: они вместе ходили в школу. Гэвин — ирландец. Он из куда более простой семьи, чем Хен. Выбился в люди благодаря стипендии. Вид у него вечно замотанный. Мне он нравится.
— Значит, вполне возможно, чтобы женщина, которая два или три месяца тому назад родила ребенка, вот так могла все бросить и сбежать? — спрашиваю я.
Мы сидим в больничном кафетерии и обсуждаем послеродовую депрессию. Гэвин так загружен, что никуда за пределы здания выйти не может. Пока мы разговариваем, он поглощает слипшуюся запеканку из макарон.
— Для этого, — отвечает он, — совершенно не обязательно иметь нарушения психики. Причины могут быть какими угодно.
— Ее муж сказал, что перед тем, как сбежать, она делала вид — а может, действительно так считала, — что ребенка нет и никогда не было.
— Я вполне могу в это поверить, — говорит Гэвин. — Проявления бывают самые разнообразные. Психические заболевания — штука тонкая. Случиться может буквально все, что угодно.
— Самоубийство?
— Все возможно. Рад, что смог быть вам полезен! — Он ухмыляется. — Я пришлю вам счет за мой обед.
Он шутит. Да и не за этим мы приехали к нему на самом деле. Я во всех подробностях описываю ему симптомы болезни Кристо. Гэвин слушает очень внимательно, с выражением полного сосредоточения. Когда я заканчиваю описание, он всматривается в меня.
— Гэвин, что это, по-твоему, может быть?
— Без понятия.
Когда я встречаю людей, подобных Гэвину, мне остро хочется тоже стать специалистом в какой-нибудь области. Даже если ты не знаешь ответа, твой вид все равно внушает уважение.