Невидимки
Шрифт:
Хрипло смеясь, Тене откидывается на спинку кресла. В воздухе висит сизый табачный дым. Старик, похоже, не чувствует холода, но, возможно, это из-за нескольких разномастных свитеров, натянутых один поверх другого, как капуста. У меня зуб на зуб не попадает: промозглый, пронизывающий до костей холод трех утра, кажется, пропитывает меня насквозь.
Тене пытается подлить мне еще виски, но я прикрываю стакан ладонью. Мне еще домой ехать. Уеду же я отсюда когда-нибудь.
— Знаете, почему мне на память пришла эта сказка? Минсескро… я не помню имена всех детей. Папа помнил, но… Поразительно, как быстро
С улицы доносится шум мотора. Я вскакиваю настолько быстро, насколько мне позволяют скрипящие суставы, и иду к двери. Выражение лица Тене изменяется: в глазах у него плещется тревога.
— Пожалуйста, будьте с ним помягче, — напутствует он меня.
Это фургон Иво. На полпути к нему на меня накатывает злость. Кат, Джимми и Сандра уже окружают фургон. Вид у них тоже взбешенный. Джимми берет Иво за локоть и что-то негромко говорит. Иво с затравленным видом поднимает на меня глаза. Он кажется несчастным и совсем молодым.
— Где вас все это время черти носили?
Не успеваю я произнести это, как понимаю, что дал маху. Все тут же оборачиваются ко мне, заслоняя Иво. Но он протискивается мимо них. Взгляд у него опустошенный.
— А Кристо… С ним все в порядке?
Голос его звучит еще более хрипло, чем обычно, — тень шепота.
— Все в порядке? — изумляюсь я. — Не уверен, что это подходящая формулировка. Гэвин попусту потратил на вас свое драгоценное время. С людьми так не поступают. Думаете, теперь он захочет вам помогать?
Он ничего не отвечает, лишь молча смотрит на меня с умоляющим видом. Я сдаюсь.
— Лулу поехала с Кристо в больницу, его нужно обследовать. Да, у него все в порядке. Хотя, возможно, он не понимает, куда вы подевались. Возможно, он в ужасе.
По лицу Иво пробегает судорога боли.
— Я… я не мог. Простите. Я должен был…
Кат берет его за локоть и без дальнейших церемоний тащит к их трейлеру.
— Мистер Лавелл! — взывает он ко мне, оборачиваясь; в окружении родственников он похож на заключенного, которого уводят прочь. — Спасибо вам за все, что вы для него сделали. Я очень признателен.
Его вталкивают в трейлер, и дверь захлопывается. Я остаюсь один.
— Не напускайтесь на него слишком сильно.
Это Тене стоит у дверей, пытаясь справиться со своим креслом. Меня охватывает сочувствие к нему. Он глава семьи лишь номинально; он не может ни контролировать их, ни даже держаться с ними наравне. Все, что ему остается, — это лишь извиняться.
— Мы с ним разберемся. Все уладим, не волнуйтесь. Не уезжайте пока… посидите.
Когда я захожу в трейлер, он предлагает мне еще виски, пытаясь сгладить неловкость, как-то компенсировать то безобразие, в которое его родственники превращают свою жизнь. А заодно и мою.
— Вы должны понять, он пережил слишком много горя. Знаете, у меня ведь было два брата. Иштван и Матти. Оба умерли. Иштван еще ребенком, так что Иво его не знал, а вот Матти он застал, тот дожил до тридцати.
Тене не знает, что Лулу уже вкратце посвятила меня в их семейную историю. Он-то думает, что для меня это новая информация.
— От чего они умерли?
— Ну,
— Соболезную.
— Потом Иво потерял братьев. Мило и Стивена. Они умерли совсем маленькими.
Я киваю.
— Но у нас родилась Кристина, а следом Иво. Мы с Мартой уже решили, что наша удача наконец переменилась. Так мы подумали. Но когда Иво было четыре или пять лет, он заболел. Они были как близнецы, эти двое. Потом умерла моя жена. Рак. Еще через два года после нее погибла Кристина.
— Очень вам сочувствую.
Я произношу эти слова шепотом. За последние несколько дней я так часто их повторял, что они стали казаться мне почти оскорблением.
Больше он ничего не рассказывает. Его горе вдруг становится почти ощутимым, оно заполняет собой трейлер, как будто все случилось только вчера.
— Я… я действительно очень вам сочувствую.
Хотя я и должен был сказать это еще раз, после такого количества соболезнований избитая фраза застревает у меня во рту. Столько утрат; я и близко не могу себе представить, каково пришлось Тене. Каково пришлось им всем, если уж на то пошло.
На стене висит черно-белая фотография в серебристой рамке. На ней запечатлена молодая темноволосая женщина, одетая по моде начала шестидесятых. Серьезное восточноевропейское лицо, широкие скулы. Она снята на фоне студийного задника — атласной занавески — рядом с двумя ребятишками. Эта женщина — жена Тене, Марта, а ребятишки — Иво и Кристина. Уцелевшие остатки семьи — на тот момент. Иво меньше сестры — он младший из двоих — и отчаянно худ, но на его лице играет радостная улыбка. На этой фотографии ему лет шесть — как сейчас Кристо. Кристина обнимает его за плечи: решительная старшая сестра, с вызовом смотрящая в камеру. Они очень похожи друг на друга.
Наверное, они тогда уже знали, что Иво болен. Они не знали, сколько еще ему осталось.
Домой я добираюсь на рассвете. На автоответчике мигает лампочка, и хотя я слишком устал, чтобы интересоваться, что там, я машинально нажимаю кнопку воспроизведения. Голос мне не знаком.
— Рэй? Мистер Лавелл? Прошу прощения, что звоню вам домой, но сейчас выходные… Я хотел вам сказать, что… прошу прощения, это Роб говорит. Роб Андерсон из Олдер-вью. Думаю, вам стоит приехать сюда еще раз. Все работы приостановлены. Тут кое-что обнаружили. Человеческие останки.
II
ИСКУССТВО ЗАБВЕНИЯ
32
Больница Святого Луки
Почему-то моя правая рука не подчиняется мне даже после того, как все остальное тело начинает потихоньку оживать. Я правша, но с помощью левой могу поднять правую руку, сжать ее, согнуть пальцы, ущипнуть — и ничего при этом не чувствую. Как будто она перчатка, набитая песком.
Одна из сестричек ежедневно является и колет меня иголкой. Я завороженно смотрю, как металлическое острие вонзается мне под кожу, но ожидаемая боль не приходит.