Чтение онлайн

на главную - закладки

Жанры

Шрифт:

Еще было светло, когда мы возвращались к ограде монастыря. У ворот мы подошли к группе женщин в платочках, у которых шел взволнованный разговор. Все они смотрели наверх, на большой квадратный образ Богородицы, вделанный в камень, крестились и принимались о чем-то совещаться. Мы прислушались:

— Синячок явственно… на щечке! — говорили одни.

— Грех-то какой! и знамения не принимают! — вторили другие.

Наконец мы поняли, что какие-то парни-«безбожники» бросили камнем в образ, и вот появился на Лике синячок. Мы подошли близко к иконе — синячка не было, но женщины его видели. Простые сердца требовали знамения — и оно им явилось. Женщины видели синячок, как дети видят воображаемую обстановку и предметы своей игры. Я не видела и знала, что синячка для меня нет.

Я и сейчас не могу принять неблагоговейное отношение к законам природы, пусть падшей, но боготварной; не принимаю нежелание считаться с этими воистину чудесами, не могу принять их обхода с помощью «чудес». Спор о границе воображаемого и реального стар как мир и для серьезной философской мысли, кажется, неразрешим. В описанном случае с синячком на Лике иконы каждый из нас был, мне кажется, прав, каждый — живя в своем мире. Из Пришвина: «Вычитал у Гоголя в „Портрете“, что законы естественной истории являются средством Божьим, ограждающим нас всех от проникновения в жизнь нашу чудес антихриста… Сами законы природы, не допускающие этих „чудес“, сами по себе являются чудом божественного происхождения. Посредством законов природы силы ада и неба вступили между собою в борьбу. Законы даны против дьявольской магии, но дьявол их обратил на соблазн человека: машина стала повелевать» {115} .

К нам подошел старик-гостинник. Он не то что не видел синячка, он им не интересовался. Он, вероятно, не задавал себе никогда вопроса по поводу того чудесного, чему был выучен с детства, с молоком матери впитывая сначала мир сказок, потом — священных легенд. Для гостинника этот мир «чудесного» был непреложен, как природа, но он его не замечал, о нем не думал, подобно крестьянину, живущему постоянно в природе и поэтому ее не замечающему. Больше того, во всем, что требовало размышления, решений, выдвигаемых жизнью, монах был скептиком. Так было с его недоверием тому, что я попала к затворнику «без грамотки».

Зина не смела не верить в синячок потому, что в него верил весь окружающий ее верующий народ, и лучше ей вместе с этим народом ошибиться, чем оставаться на отдельном пути. Я же не могла себе лгать: я не видала ничего. Я стояла среди толпы, мне было грустно и снова одиноко; и ясно мне было: та цельная жизнь, в которой, может быть, и совершались материальные чудеса и открывались тайны природы — та цельная жизнь сознания, не тронутого анализом, распадается. Впрочем, скоро распадутся даже камни, из которых сложен этот монастырь и все храмы моей родины. Распадаются формы ее многовековой жизни. Само время расслаивается и распадается — и в истории, и в физике, и в философии. Это происходило в 1923 году, в центре революционной России, и все мы, думая по-разному, все мы были современниками и в то же время людьми разных веков.

Из Пришвина: «История мировая в анатомическом срезе текущего мгновения всей жизни. В этом разрезе окажется налицо и Египет, и Ветхий Завет, и все, что мы знаем о прошлом. Это история мира налицо, потому что кто хочет — может найти (одновременно) и рыцаря и инквизитора» {116} .

Вот почему я промолчала всю жизнь со своими любимыми спутниками о тысячах своих с ними несогласиях, тоскуя о полном единомыслии хотя бы с одним. Только под самый конец мне будет послан человек, с которым мы во всем согласимся. И это будет как печать на дело жизни, и моей, и его — свидетельство того, что любовь воистину ведет к воплощению идей, а иначе все идеи остались бы пустой мечтой, не заслуживающей внимания.

В первое же воскресенье Николай Николаевич подбил нас четверых на прогулку в Сокольники. Они совсем не были похожи в те годы на теперешний городской парк, это был пустынный лес с множеством зеленых полян и запущенных дорожек, где редко попадется встречный человек. Как только мы расположились на хорошем месте и Николай Николаевич деловито роздал нам завернутые заранее в отдельные бумажки бутерброды, я поднялась, взяла за руку NN и сказала:

— Подождите нас, мы ненадолго…

— Что случилось? — спросил встревоженный Николай Николаевич, когда я вернулась из лесу одна. — Где NN?

— Он не придет, не ждите. Я знаю, он скоро

забудет! — сбивчиво ответила я.

Николай Николаевич все понял и задумался.

— Я останусь, — сказал он. — Я пойду его искать. А вы оба уходите.

Александр Васильевич по обыкновению молчал, но я заметила, как радостно заблестели из-под очков его глаза. Я мгновенно поняла причину его радости, на сердце у меня защемило и мелькнуло тревожно: «Как сделать, чтобы вокруг всем стало хорошо?»

Эта тема была источником всего в моей жизни: и добра и зла, которые я в ней совершала. В ней все перемешивалось: любовь-жалость как самоотдача, любовь для себя как жажда воплощения и, несмотря ни на что, совершенная невозможность принадлежать человеку — стремление к какой-то единственной, небывалой, настоящей любви.

Мне надо было отдать Зине свой долг за обратный билет — так я попала впервые к Барютиным. Деревянный домик внутри двора на 3-й Мещанской улице, зажатый большими каменными домами. Комнатки с голландскими печами и маленькими старинными окошками. Высокая, во весь угол божница с семейными иконами и «неугасимая» лампада перед ней. Заботливая ухоженность каждой вещицы в небольшом хозяйстве, на какой ни остановится взгляд.

«Люблю бедность!» — вспомнила я недавние слова Зины. И какой чай! Никогда и нигде не доводилось мне пить такой уютный семейный чай в те годы на нашей разоренной родине, кроме как в доме Барютиных. С приветливостью, с благожелательством, с ненавязчивой готовностью сделать для вас больше, гораздо больше протягивалась вам чашка мягким и законченным движением Катиной руки. Впоследствии Михаил Михайлович Пришвин познакомился с моими друзьями и записал в дневнике: «Был у сестер. То самое, что я нашел у Ляли, как самое для меня важное: это, прежде всего, неисчерпаемый источник и вообще смутное чувство бесстрашия перед концом своим, то же самое теперь у этих сестер видишь на глаз в их порядке жизни, в устройстве, в утвари, на стертых уголках дверей и столов. Чувство победы человека над суетой и независимость его от внешних событий охватывает, и вот, оказывается, что та Россия, которую я любил и которую будто убили, жива и никогда не умирала» {117} .

В то первое посещение Зина подарила мне фотографию с картины Берн-Джонса «Король Кафетуа» {118} . Картина изображает короля, посадившего на свой престол нищенку и снявшего перед нею свою корону. Такова древняя шотландская легенда. Их окружают дети с задумчивыми ангельскими лицами. Я для чего-то много лет берегла эту открытку, и Пришвин увидел ее у меня, взял и вложил в семейный альбом рядом с нашими фотографиями…

В доме Барютиных в мое первое посещение я всех легко узнавала по рассказу Зины. У Жени {119} действительно была голова камеи, сама же она — молчалива и строга. Катя — маленькая и хрупкая: круглые карие глаза смотрели серьезно и прямо из-под выпуклого круглого лба. Глаза эти заранее с тобой не соглашались. Маленький рот был упрямо сжат в бутон на круглом, как солнце, лице. Вьющиеся волосы обрамляли его, выбиваясь из прически. Ловкие на всякую тонкую работу Катины руки были округлы в кисти и в локте, с округлой ямкой там посередине. Катя была упряма, но добра. Зина незаметно на нее влияла, подчиняясь в мелочах и давая Кате полную уверенность, что она управляет их жизнью. Еще я увидала в доме белокурую девушку — почти подростка, она звала Зину на «вы», по имени и отчеству и говорила не по возрасту басом.

— Это моя младшая сестра Людмила, — сказала Зина. — Я с ней много занималась в детстве, она меня особенно поэтому и почитает. Она только что окончила школу, поступила на счетную работу, а для души поет у нас в хоре: у нее хорошее контральто.

— У кого это — у нас? — спросила я. Оказалось, что Зина с Женей в своих поисках напали на храм, где настоятелем интересный человек — о. Роман Медведь {120} . Он разъясняет богослужение, толкует учение древних подвижников об очищении внутреннего человека по «Добротолюбию» и, главное, объединяет своих прихожан в братство для взаимной духовной и житейской помощи.

Поделиться:
Популярные книги

Третий. Том 4

INDIGO
Вселенная EVE Online
Фантастика:
боевая фантастика
космическая фантастика
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Третий. Том 4

Офицер империи

Земляной Андрей Борисович
2. Страж [Земляной]
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
альтернативная история
6.50
рейтинг книги
Офицер империи

Пипец Котенку!

Майерс Александр
1. РОС: Пипец Котенку!
Фантастика:
фэнтези
юмористическое фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Пипец Котенку!

Неудержимый. Книга XXVII

Боярский Андрей
27. Неудержимый
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Неудержимый. Книга XXVII

Довлатов. Сонный лекарь 3

Голд Джон
3. Не вывожу
Фантастика:
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Довлатов. Сонный лекарь 3

Герцог и я

Куин Джулия
1. Бриджертоны
Любовные романы:
исторические любовные романы
8.92
рейтинг книги
Герцог и я

Последний Герой. Том 1

Дамиров Рафаэль
1. Последний герой
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
фантастика: прочее
5.00
рейтинг книги
Последний Герой. Том 1

На границе империй. Том 2

INDIGO
2. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
космическая фантастика
7.35
рейтинг книги
На границе империй. Том 2

Идеальный мир для Демонолога 5

Сапфир Олег
5. Демонолог
Фантастика:
боевая фантастика
юмористическая фантастика
аниме
5.00
рейтинг книги
Идеальный мир для Демонолога 5

Гримуар темного лорда VI

Грехов Тимофей
6. Гримуар темного лорда
Фантастика:
попаданцы
аниме
фэнтези
5.00
рейтинг книги
Гримуар темного лорда VI

Кодекс Охотника. Книга ХХ

Винокуров Юрий
20. Кодекс Охотника
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
аниме
5.00
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга ХХ

Предопределение

Осадчук Алексей Витальевич
9. Последняя жизнь
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Предопределение

Калибр Личности 1

Голд Джон
1. Калибр Личности
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
аниме
5.00
рейтинг книги
Калибр Личности 1

Возвращение Безумного Бога 3

Тесленок Кирилл Геннадьевич
3. Возвращение Безумного Бога
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Возвращение Безумного Бога 3