Невидимый муж
Шрифт:
Бьёрн перекатился на бок, и к одной руке на моей талии присоединилась вторая. Схватил цепко в капкан, притянул ближе.
Почему у меня ощущение, что мне от него теперь тоже никуда не деться? Вот только ему никаких браслетов и магии не понадобилось, чтобы меня привязать.
– Ну давай теперь, признавайся! Тебе как, трусиха, вообще в голову пришла такая бредовая затея, м-м?
И тогда я решилась.
Выдохнула, зажмурилась, уткнулась ему лицом в рубашку – и стала рассказывать.
Я рассказала
И о правилах Праздника женихов, и о последнем шансе, и о том, что бывает с девушками, которых в двадцать один никто не выбрал… и о преследованиях Ципиона… и зачем нужен ребёнок…
И чем дальше рассказывала, тем сильнее сжимались руки на моей талии, почти до боли. И напрягались мышцы под тканью рубашки, которые я ощущала своими ладонями.
Наконец, я выговорилась и замолчала. С замиранием сердца ждала, что теперь скажет он.
– Это… отвратительно.
В голосе больше ни капли тепла. Только холодная ярость.
Я сжалась.
– Ничего более гнусного в своей жизни не слышал, чем эти ваши… обычаи!
Выдохнула. Не про меня и мой выбор. Это он – про законы Долины.
– Это даже не варварство! Это какая-то… дремучая дикость! – продолжал Бьёрн запальчиво, привстав на локте. Я на секунду испугалась, что прямо сейчас рванёт кому-нибудь головы откручивать – такое у него было страшное лицо. Я на всякий случай вцепилась ему в рубашку покрепче, чтобы не пустить.
Он, конечно, храбрый. И сильный.
Но их – много.
Бьёрн перевёл потемневший от гнева взгляд на меня.
– Нет, у нас в Таарне, конечно, тоже было что-то похожее! Давным-давно. Подозреваю, что далёкие предки наших с тобой народов из одного корня. У нас раз в год собирались точно так же, только там парни дрались за девушек на ритуальных поединках. И победителю доставалась невеста. Но никакого рабства или другой такой же грязи, как ты мне рассказала! И то мой отец отменил этот позорный обычай ещё до моего рождения. Я и представить не мог, что где-то до сих пор существует подобная дрянь!
Так.
Та-ак…
Кажется, я кое-какие существенные детали упустила, когда лезла к Бьёрну со своей чашей.
Я покраснела и осторожно поинтересовалась:
– Твой… отец? Отменил… обычай?..
Взгляд синих глаз неуловимо изменился. В уголках губ поселилась улыбка.
Он взял моё лицо за подбородок и приподнял.
– Ты что, радость моя, правда не в курсе, кого себе заарканила в мужья? – вздёрнул тёмную бровь.
Я окончательно смутилась.
– Нет, конечно! Я вообще ничего о тебе не знаю. Кроме имени. Откуда бы мне?
Думала, пояснит. Но он молчал и ждал, пока сама стану спрашивать. Только лукавые огни в глазах разгорались всё ярче.
Я повозилась немного – хотела как-то перевести тему… но любопытство было сильней. И под насмешливым взглядом всё-таки спросила:
– И… кого?
Бьёрн оставил в покое моё алеющее лицо, вместо этого подхватил прядь моих волос и принялся накручивать на палец. Стал перечислять с невозмутимым лицом:
–
В синих глазах веселье. Он откровенно наслаждается моей растерянностью.
А я… в полном шоке.
Раз за разом прокручиваю в голове всё, что он сказал.
Вспоминаю свои действия – и то, как он реагировал на них. Вижу всё теперь в новом свете.
Теперь ясно, почему Бьёрн считал меня расчетливой хищницей, когда надела ему браслет. И меня жжёт невыносимый стыд.
Спрашиваю тихо:
– Так ты думал, я из корысти тебя окрутила? Да я же… я бы никогда…
Господи, стыдно-то как!
Я отворачиваюсь, выкручиваюсь из держащей меня руки и пытаюсь вылезти из кровати. Уйти, поскорее! Куда угодно, только подальше от этого позора.
Меня резко дёргают обеими руками за талию назад.
Возвращают, кидают на одеяло, прижимают собой к постели.
Да что ж такое-то… повадки у него! Как у его барса. Наверное, от кошака своего набрался. Как хватать добычу.
Тёмный взгляд надо мной. Очень серьёзный.
– Верю. После всего, что увидел и услышал – я тебе верю.
Долго молчит. А потом добавляет:
– Извини меня. Я был, пожалуй, слишком суров к тебе. И прости, если напугал.
И тут вдруг у него снова меняется настроение. В синих глазах снова заплясали лукавые огни. Я поняла, что открываю для себя ещё одну черту его характера – он только кажется таким суровым. А сам – любит повеселиться. Правда, в последнее время большей частью за мой счёт.
– Фиолин! А вот скажи. Значит, если не из корысти, то давай-ка поподробнее. Почему именно я? Что-то я не совсем разобрался…
Бьёрн склоняется ниже и проводит носом по моей шее, снизу вверх.
О-о-ох…
Я задыхаюсь и в который раз пытаюсь вывернутся из крепких рук. В который раз безрезультативно.
Чтоб отстал, принимаюсь нести первую попавшуюся чушь.
– Понимаешь… ну… в деревне никто не хотел брать в жены бесприданницу… просто ты был первый встречный, кто не знал об обычае… и взял у меня чашу…
О слухах про моё проклятие решаю благоразумно промолчать. А то мало ли, вдруг он суеверный. Как-нибудь потом скажу. Пока боюсь, очень! Мне сейчас слишком, подозрительно хорошо. И так страшно, что это всё сон – и я проснусь снова одна. Без него. Подумалось вдруг – одиночество можно выносить, только когда не знаешь, как может быть по-другому. Если меня сейчас бросить в это одиночество снова, как котёнка за шкирку на мороз… я, наверное, замёрзну насмерть.