Невидимый враг
Шрифт:
Оказалось, колдовать, когда на тебя смотрят — тем более, смотрят так, — совершенно не то же самое, что колдовать наедине.
Я сбилась.
Последняя строчка, самая сложная. Которую пришлось учить, развешивая по всему дому крохотные бумажки с терминами. Ума не приложу, из какого древнего языка Гордевид их откопал — а может, и сам придумал.
И я её забыла напрочь.
Камень, словно своенравный жеребец, почуявший слабую руку на поводьях, тут же стал вырываться из-под контроля. Температура ощутимо пошла
— Рэге о массима астеранум ар омниа оромэ тарис.
Я вздрогнула, когда твёрдые мужские губы завершили заклинание. Серебряные глаза при этом смотрели в упор на меня.
Ярко-алая вспышка бросает отсвет на фигуру мужчины, который незаметно придвинулся вплотную и теперь между нами — только мои ладони с лежащим в них, как в колыбели, булыжником. В таком свете, наполовину спрятанный во тьме, наполовину освещённый кровавыми бликами, чужак показался мне странным, словно высеченным из камня, совсем незнакомым… пугающим. Запрокинув голову, смотрю в его неподвижное, напряжённое лицо, как зачарованная, широко распахнув глаза. Я ведь и правда совсем-совсем ничего о нём не знаю. Ничегошеньки. Даже имени. Даже этого он мне не говорит. Почему я так уверена, что не причинит зла мне и моим близким?
— Мне известны только три человека, включая меня, которые когда-либо знали это заклинание, Ив. Стало быть, ты — четвертая. Но на твоих губах эти чары звучат… по-особенному. Красиво.
Его потемневший взгляд смягчается.
Он протягивает руку и заправляет прядь мне за ухо. Ладонь стекает вниз и остаётся на моём плече. Тяжело и веско.
— Отдай его. Обожжёшься, глупая.
Его левая рука делает едва заметный пасс, пальцы сплетаются — одно, два, три мимолётных движения, почти танец.
Камень вырывается из моих ладоней, взмывает в воздух. Подёргавшись, будто поплавок в реке, выходит на нужную траекторию и по плавной дуге уносится прямиком в бочку.
Я уже настолько устала удивляться, что по-моему, отупела немного от беспрестанных шоков.
Перевожу взгляд на кота, который, прищурившись, ждёт моей реакции. И руку с моего плеча даже не думает убирать. Если я сейчас побегу, он же меня не пустит?
— А вёдра почему так не слевитировал?
— Зачем тратить магическую энергию впустую? — пожимает плечами.
Наверху раздаётся шипение нагревающейся воды. Как быстро в этот раз. Он вкачал в камень куда больше магии, чем я обычно.
— А… перец с полки почему не достал?
— И упустить такой удобный случай прибрать тебя к лапам? — подмигивает чужак, и рука плавно движется от плеча к шее. Ложится на неё, большой палец осторожно поглаживает меня под ухом. Тянет. Тянет. Я подаюсь вперёд. Больше почти ничего не разделяет. Мурашки снова выползли мне на спину, вот только теперь и следа нет от того легкомысленного настроения, которое было в подвале. Может, потому что сейчас совсем темно. И луна только что спряталась за облаками, так что серебряные блики надо мной — единственный источник света. А мои
Коротко вздохнув, делает ещё полшага. Дальше не идёт. Дальше все шаги наши уже закончились, дальше только я.
Где-то высоко закипает вода.
Кладу ему обе ладони на грудь. Ночная цветочная сладость не может перебить терпкого запаха его кожи. Лесного, дикого, мужского. Ладони покалывает сильнее, чем когда я держала в руках раскаляющийся камень. И его кожа — она почти такая же горячая. Может, даже горячей.
— Ты — друид? — спрашиваю тихо, и горло сдавливает спазм. Я как никто знаю, что друиды обречены на вечное одиночество. Может, поэтому он?..
Кот вдруг откидывает назад голову и смеётся.
— Чего ты? — спрашиваю обиженно, толкаюсь ладонями, но поскольку вторая лапа за это время успешно справилась с миссией обвить мою талию и теперь держит крепче стальных канатов, мой план ожидаемо проваливается.
Горячие губы касаются краешка моего уха. Искушающий, мурлыкающий шёпот:
— Ив, скажи честно — я похож на идиота, который добровольно примет пожизненный целибат?..
Его правая ладонь ныряет в растрепавшуюся косу на затылке, заставляет податься ближе, выше. Левая… опускается мне туда, где спина прекращает быть спиной.
Я закусываю губу, прислушиваясь к незнакомым ощущениям. Вообще-то мне сейчас полагалось бы визжать. Но почему-то не визжу. Ободрённая отсутствием сопротивления лапа сжимается, тянет меня ближе, тянет прижать вплотную. Бормочу смущённо:
— Н-нет. Не похож. Больше похож на закоренелого бабника.
Сердце бьётся так, что мне кажется, кот это должен слышать.
Он тихо смеётся в ответ на мои слова.
Короткий поцелуй жалит нежную кожу под ухом.
— Ох-х-х-х…
— Мр-р-р-р… вот и я говорю, на идиота не похож…
Цепочка поцелуев спускается ниже по сгибу шеи, дразнящий укус там, где она переходит в плечо… Пытаюсь сжаться и закрыть это безумно чувствительное место от его настырных губ, но поднятое плечо, с которого неизвестно когда стянули платье, постигает та же участь. И оказывается, что там — ещё более чувствительное место. Или чувствительными становятся у меня все места, до которых добирается кот?!
Кажется, начинаю понимать, почему друидам положен целибат. В такие моменты думать решительно ни о чём невозможно. Мозг, мой главный инструмент, совершенно отказывается мне служить. Иначе как объяснить, почему я до сих пор не оттолкнула?..
— Т-ты что же намекаешь, что идиотка — это я?
Раз уж это я — та, кто на пожизненный целибат согласилась.
Который вот прям щас о-о-о-очень сильно под угрозой.
Чужак приподнимает меня и прижимает спиной к деревянной дверце душа.
— Очень надеюсь, что нет, Ив… очень надеюсь…
Тянет рукав моего платья ниже, жадно набрасывается на каждый дюйм открывающейся кожи. На моих ключицах теперь останутся отметины от зубов.
Воздух вокруг нас идёт волнами от жара. Это пар, который вырывается из бочки, не иначе…