Невинная в гареме шейха

Кэй Маргерит

Рамиз громко, как-то хрипло застонал. И поцеловал се. Голодным, истосковавшимся поцелуем, без всякой сдержанности. Это был поцелуй мужчины, которого толкнули за грань отчаяния. Капитуляция, признание невыносимого желания и потребности. Он так стыдился своего неуемного желания, но все равно хотел довести все к завершению. Страсть в нем бушевала с такой силой, что, казалось, вот-вот взорвется. Кровь волной прилила к паху, естество тут же болезненно отвердело и запульсировало, требуя отмести все условности и овладеть Силией быстро и жестко. Ее губы распухли от поцелуев, щеки горели, по ним спускалась длинная прядь

волос.

— Прошлой ночью, — прерывисто произнес он, — почему ты меня не остановила?

— Я должна была, но не смогла. — Силия закусила губу. — Это все гарем. В нем есть что-то колдовское. Нереальное. Потустороннее.

— Нереальное, да. — Рамиз кивнул. — А сейчас ты меня остановишь? Здесь?

Силия опустила тяжелые веки, тем самым скрыла свои мысли.

— Полагаю, мне не придется, — выдохнула в конце концов она.

Рамиз медленно и криво улыбнулся:

— Очень дипломатичный ответ. — Он отпустил ее, убрал выбившуюся прядку за ухо и поцеловал в кончик носа. — Нам пора возвращаться.

Глава 8

Перегрин Финчли-Берк был четвертым сыном своих родителей. Первенец графа и его главный наследник в данный момент услаждал своей знаменитой персоной женскую половину лондонского светского общества и просаживал отцовские гинеи за игорным столом у «Уайта». Второй сын выбрал армейскую службу: став командиром тринадцатого гусарского полка, он получил ранение при Ватерлоо — его щеку задела пуля, сейчас там розовел романтический шрам, других повреждений здоровью не было. После возвращения в Англию он усердно подсоблял своему брату в стремлении промотать отцовское состояние. Третий брат Перегрина оказался, однако, намного серьезней. Преисполненный заботой о нравственности, он стал таким строгим архидиаконом, что в тех редких случаях, когда он решал осчастливить своим приездом старого графа, у того появлялись сомнения в своем отцовстве.

В результате самому Перегрину ничего не оставалось, кроме как отправиться служить в Ост-Индской компании. Он уже находился на пути в Индию, но капризы погоды задержали его в Лиссабоне, и за время вынужденного простоя британский посол сумел убедить его оказать стране большую услугу — отправиться в Каир с какими-то срочными документами. Данный дипломатический пакет действительно содержал правительственные документы, но главной причиной такой срочности были не они, а давно ожидаемый груз портвейна и необходимость в его сопровождении. Правда, Перегрин, как и многие другие, оставался на этот счет в блаженном неведении.

Для лорда Винчестера, генерального британского консула в Египте, прибытие Перегрина оказалось весьма кстати — он испытывал острую необходимость послать кого-нибудь в А-Кадиз с ответом шейху аль-Муханну, который сообщил им о гибели Джорджа Кливдена и местонахождении его вдовы, леди Силии. Генеральный консул имел очень маленький и перегруженный штат — о чем он постоянно напоминал Министерству иностранных дел Великобритании, — и посему простодушный и исполнительный молодой джентльмен, только что доставивший столь долгожданный груз портвейна, сразу был откомандирован в А-Кадиз в качестве эмиссара. Что очень польстило вышеупомянутому молодому джентльмену, который возблагодарил собственную удачу и уже грезил блестящей карьерой в дипломатическом корпусе.

Таким образом, Индия для Перегрина

откладывалась, и вместо нее он оказался в Балирме. Усталый от долгой езды, запыленный и обожженный солнцем, но преисполненный чувства собственной значимости, он наконец прибыл во дворец в сопровождении стражника.

Акил сообщил о неожиданном госте принцу, как только тот вернулся из Катры. Рамиз и Силия всю обратную дорогу молчали. За это время Рамиз успел сначала пожалеть, что поцеловал Силию, а затем — что целовал ее так мало. Узнав о прибывшем посланнике, он предположил, что тот обязан сопроводить вдову Джорджа Кливдена в Англию. Но ему безумно не хотелось отпускать леди Силию. Принимая ванну и переодеваясь, он неустанно повторял себе, что должен испытывать облегчение от такого поворота дел.

Но все без толку.

Мрачнее тучи, Рамиз вошел в тронный зал, где, по обычаю, принимали иностранных гостей. На нем было строгое официальное одеяние из темно-синего шелка с золотыми пуговицами, украшенными сапфирами. По настоянию Акила, поверх он накинул бишт — расшитую драгоценностями мантию с искусно изображенным соколом и лунным знаком высшей власти. Она давила на плечи тяжелым грузом, и от нее было жарко — как и от головного платка с золотым укалем, на котором также настоял Акил. Рамиз поднялся на трон в глубине зала, на поясе у него поблескивал знаменитый балирманский ятаган, а на среднем пальце правой руки была надета официальная печать. Акил, пыхтя, торопился следом, одновременно подбирая волочащийся по полу бишт правителя и завершая сжатый пересказ сведений, полученных от сопровождавших Перегрина людей.

— Значит, этот Финчли-Берк всего лишь младший секретарь? — уточнил Рамиз, усаживаясь на трон — большое позолоченное кресло с замысловатыми завитками, которое стояло на покрытом ковром возвышении.

Сам зал представлял собой просторное помещение около шестидесяти футов в длину с мозаичным полом и десятью колоннами по каждой стене. Свет проникал сюда через десять витражных окон, но зал был практически лишен мебели, отчего гостям приходилось стоять перед сидящим на троне монархом и чувствовать себя в беззащитном одиночестве.

— Что думаешь, Акил? Нам оскорбляться его низким статусом или впечатляться скоростью, с какой его прислали?

Акил занял свое место рядом с троном.

— Едва ли они намеревались вас оскорбить, ваше высочество.

— Но, безусловно, и не польстили, — иронично заметил Рамиз. — Как, впрочем, и леди Силии. Они что, считают, что я отправлю ее через всю пустыню с эскортом стражников? По-моему, они слишком много себе позволяют!

— Может, они не хотят ее забирать.

— О чем это ты? — резко спросил Рамиз.

— Ни о чем, ваше высочество. Это была просто шутка, — заторопился Акил, удивляясь настроению друга.

— Если не можешь сказать ничего умного, лучше придержи язык. Ступай и приведи англичанина. У меня есть дела поважнее, чем сидеть тут и жариться в этом наряде.

— Рамиз, что-то случилось?

— Только то, что я, похоже, потерял сегодня способность ясно выражаться.

Акил открыл рот, чтобы запротестовать, но, увидев в глазах Рамиза зловещий блеск, сразу передумал.

Пригласив из приемной нервно расхаживающего там англичанина, Акил повел его в тронный зал. Посланник невольно вызвал у него чувство жалости.