Невинность
Шрифт:
– Как трогательна твоя забота о никчемном, конченом алкаше, который в конце еще и надул в штаны.
Голос Райна Телфорда заметно охрип и, несмотря на наглые слова, звучал не очень уверенно. Она промолчала, но Телфорд не дал затянуться паузе:
– Ты не ошиблась, он ничего не знал о девятой квартире. Единственным полезным, чем с нами поделился твой вонючий Саймон, стала история вашего знакомства.
Гвинет напряглась, но по-прежнему молчала.
– Он спас маленькую девочку от смерти в мусорном контейнере, вероятно, настолько в тот момент пьяный, что не соображал, что делает. А поскольку
– Где ты? – спросила Гвинет.
– Спасибо Интернету, – на вопрос он не ответил, – отыскать ту давнюю историю не составило труда.
Он помолчал. Но звуки, которые он издавал, предполагали, что он напрягает все силы, пытается то ли сдвинуть что-то тяжелое, то ли открутить крышку, которая не желает откручиваться. Он выругался.
Гвинет ждала.
– Газетная статья и последующие материалы рассказали мне о больнице, куда попала девочка, о ее пребывании в коме, вегетативном состоянии, судебных процессах. Потом поток информации оборвался. Словно эту тему для прессы закрыли. Ничего больше о ее судьбе. Умерла она или до сих пор жива, с мозгами морковки?
Телфорд замолчал вновь, Гвинет протянула мобильник мне, чтобы вести автомобиль обеими руками, и прибавила скорости.
Куратор крякнул, словно опять напрягался, чтобы что-то поднять или скрутить, пару раз глубоко, со всхлипом вдохнул.
– Помнишь, я рассказывал тебе о двух годдардовских парнях, которые теперь работают на меня, бывших копов?
– Помню.
– Один из них знает людей, которые тесно связаны с судьей из новостной истории. Если на то пошло, у них есть чем прижать доброго судью. Они могут позвонить ему днем и ночью, и он сделает вид, что счастлив им помочь, какую бы гадость они ни попросили.
Гвинет так неожиданно и резко вошла в поворот, что меня бросило на дверцу пассажирского сиденья и я едва не выронил мобильник.
– На этот раз судье Галлахеру не пришлось прыгать сквозь огненные кольца, чтобы ублажить их. Он просто рассказал, что случилось с девочкой, которая проходила в судейских процессах как Джейн Доу [21] 329.
– Не трогай ее, – предупредила Гвинет. – Не трогай.
Куратор опять напрягся, что-то там делая, и я представил себе, что он привязан к стулу и пытается освободиться от стягивающих его веревок, хотя понимал, что идея эта бредовая.
21
Джейн Доу/Jane Doe – женщина (или тело), чью личность не удается установить.
– Если ты не приедешь сюда, я сделаю с Джейн Доу 329 то, что обещал сделать с тобой пятью годами раньше. Она, конечно, не доставит мне такого удовольствия, какое доставила бы ты, маленькая мышка. Она бледненькая и даже не поймет, насколько я хорош, когда воткну в нее сама знаешь что.
– Она ребенок.
– Но выглядит неплохо, они ее хорошо кормили, каждый день делали массаж, занимались с ней физическими упражнениями, так что мышечный тонус у нее в порядке.
– Я уже еду.
– Ради ее блага я на это надеюсь.
– Двадцать
– Ты уверена, что успеешь? – засомневался он.
– Двадцать минут, – настаивала она.
– На двадцать первой ты уже опоздаешь.
Он оборвал связь. Я нажал красную клавишу на мобильнике Гвинет.
– Ты берешь мейс, – распорядилась она, – я – тазер.
– У них оружие.
– У нас наступательный порыв.
– Я видел, как застрелили моего отца.
– Надейся на толику удачи.
– Никакой удачи не существует.
– Точно, – кивнула она. – Не существует.
65
Мы встретились в водовороте жизни, который скорее раскидывает людей в разные стороны, чем соединяет, мы нашли друг в друге так много общего, что отринули сомнения и перебороли слабости, превратив их в решимость и силу, мы влюбились, прекрасно понимая, что не можем обладать друг другом, что любовь эта сердца с сердцем, разума с разумом, души с душой. Нам достался бесценный дар. И хрупко выстроенная цепочка причин и следствий в красоте и утонченности превзо-шла самое изысканное яйцо Фаберже, а может, и целую сотню яиц.
Чтобы сохранить эту любовь и получить годы для исследования малой толики ее дорог и святилищ, мы не имели права ни на одно неправильное решение, и нам оставалось только делать все правильно, причем быстро и эффективно.
Мы миновали снегоочистительную машину, похоже сломавшуюся. Маячок на крыше ярко горел, но не вращался, и полосы желтого света не сменялись тенями. Машина стояла с выключенными фарами, неработающим двигателем, открытой дверцей пустующей кабины. Снежинки таяли на еще теплом капоте. Светились только подфарники, и большую машину медленно заносило снегом.
Чуть позже в жилом районе меня удивили дома с освещенными окнами. Их хозяева явно не спали, подобно обитателям многих других домов. Писатель Ф. Скотт Фицджеральд сказал, что в темноте души всегда три часа ночи, и эти шестьдесят минут между тремя и четырьмя часами в буквальном смысле были самыми темными в городе. Но не в эту ночь.
На улице, обсаженной кленами с голыми ветвями, автомобили у тротуара и валы снега, появившиеся стараниями снегоочистительных машин, не позволяли припарковаться. Гвинет заглушила двигатель, поставила «Ровер» на ручник, и мы вышли из кабины напротив дома из желтого кирпича, оставив для проезда только одну дорожную полосу.
Калитка в железном заборе, ступени крыльца, дверь – каждый ориентир на последнем участке пути наполняла угроза, а ветер, бросавший в спину снегом, советовал как можно быстрее переступить порог, что бы нас за ним ни ожидало. Телфорд знал о нашем приезде. На скрытность рассчитывать не приходилось.
Прежде чем Гвинет нажала на кнопку звонка, я попытался ее остановить:
– Может, пора на этот раз, кем бы мы ни были, позвонить в полицию?
– Телфорду нечего терять. Если он увидит полицию, у него окончательно снесет крышу. Да и какие копы приедут на вызов? Ты можешь гарантировать, что кто-нибудь из них серьезно относится к принесенной клятве? И приедут ли они? Ответят на вызов в такую ночь? С этого момента мы одни, Аддисон, совершенно одни, ни на кого не можем рассчитывать. И через две минуты опоздаем.