Невинность
Шрифт:
– Чем она особенная? – повторил Телфорд.
Гвинет перекатила девочку на правый бок, спиной к нам, попросила меня:
– Аддисон, помоги мне с одеялом.
Телфорд еще выше поднял пистолет, нацелил в потолок, словно привлекая наше внимание.
– Здесь говорю я, – он, наверное, очень сильно ослабел, и пистолет стал слишком тяжелым для его руки, потому что ее мотало из стороны в сторону. – Почему эта маленькая шлюшка такая особенная?
– Потому что все особенные, – ответила Гвинет.
– Она всего лишь маленькая шлюшка.
– Если это так,
– Конечно, ошибаешься. И сама ты полное дерьмо.
Вдвоем с Гвинет мы расстелили одеяло на кровати так, что половина свисала через край.
– Ты тоже особенный, – указала она.
– Издеваешься?
– Нет, не издеваюсь, просто надеюсь.
Она перекатила Джейн Доу 329 на одеяло, повернула на левый бок, и девочка оказалась на самом краю.
– Надеешься на что? – спросил Телфорд.
Мы перекинули свисающую часть одеяла через девочку и подоткнули под спину.
– Ты знаешь, что я умираю, сука. На хрен надежду. – Он поднялся со второй кровати, его шатало, как пьяного. – Хочу тебе кое-что сказать.
Гвинет схватила дальний край одеяла и перекинула через девочку, плотно ее запеленав.
Телфорд доплелся до больничной кровати, левой рукой схватился за поручень с другой стороны, чтобы удержаться на ногах.
Я поднял баллончик с мейсом, но она остановила меня.
– Нет. Он окончательно обезумеет. И что потом?
– Маленькая мышка, хочешь безумия, отправляйся в Северную Корею. Маньяки, ублюдочные психи. По телику говорят, это их рук дело. Две вещи по цене одной.
– Аддисон, подсунь под нее руки, – попросила Гвинет, – подними с кровати. Прямо сейчас.
Я не хотел убирать баллончик в карман. Мейс мог свести его с ума, это жжение в глазах, но, несмотря на заряженный пистолет, может, в него следовало брызнуть.
– Скорее, Аддисон.
– Эй, Одинокий Рейнджер, ты слышал, что это две вещи по цене одной?
– Слышал, – заверил я его, когда Гвинет забирала у меня баллончик с мейсом.
– Вирус Эболы, Одинокий Рейнджер, и пожирающая плоть бактерия, распространяется воздушным путем, быстро, хуже атомной бомбы. Пожирает тебя изнутри. Знаешь, как это мерзко?
Я просунул руки под девочку и поднял ее с кровати. Ужас добавил мне сил, и я удивился, какая она легонькая.
Пистолет вывалился из руки Телфорда на кровать. Истекая потом, плача кровавыми слезами, он наклонился через поручень не для того, чтобы поднять пистолет: плюнул в лицо Гвинет. Густой, отвратительный сгусток слизи содержал не только слюну.
67
В этом падшем мире есть то, что ты надеешься получить, но не рассчитываешь, что получишь, потому что удачи нет и никогда не было, и еще по одной причине: слишком дорого, и тебе не хватит жизни, чтобы это заслужить. Если одна из твоих надежд реализуется, если что-то дорогое приходит к тебе, то рассматривать случившееся нужно как благодеяние и каждый оставшийся день жизни благодарить за этот дар. Девушка, которую я встретил под фонарем у Чарлза Диккенса… она была моим даром, я больше ничего не
Я стоял совершенно беспомощный, с Джейн Доу на руках, а Телфорд плюнул Гвинет в лицо слизью, которую из последних сил собрал во рту. А потом рассмеялся, весело, чуть ли не с восторгом.
– Пистолет, это слишком легко, мышка. Ты умрешь так же, как я.
Она схватилась за простыню, вытерла лицо, но я знал, что этого недостаточно, чтобы ее спасти.
– Умрешь, как я, как я. – Куратор выжимал из себя каждое «я», воздух едва проходил по распухшему горлу. Человек-монстр, монстр и клоун, от души повеселивший себя, и оставайся у него силы, он бы пустился в пляс.
Видит бог, я чуть не отшвырнул находящуюся в коме девочку, чтобы схватить пистолет и пристрелить его. В ушах зашумело так громко, будто где-то рядом вода прорвала дамбу и теперь падала с высоты в сотню футов, перед глазами засверкали звезды, костный мозг заледенел, гнев захлестнул меня и едва не лишил рассудка, но девочку я все-таки не бросил.
– Уноси ее отсюда, – велела Гвинет.
– Ванная, горячая вода, мыло, умойся, – ответил я.
– Шевелись, шевелись, давай, уходим.
У Телфорда начался очередной приступ. Тело свело судорогой. Он наклонился над кроватью, его вырвало, но определенно не тем, что он съел, а внутренностями. С урчанием кишок и треском ломающихся костей он повалился на пол и исчез из виду.
– Пошли, пошли, – торопила меня Гвинет и первой вышла из комнаты, мимо ванной, где могла бы воспользоваться горячей водой и мылом, по коридору, к лестнице, и я ничего не мог сделать, ничего, кроме как следовать за ней, ноги подгибались под тяжестью девочки и грузом моего ужаса.
Я уже спускался по лестнице, когда меня окутал дурной запах из камина архиепископа, вонь охваченных пламенем марионеток Паладайна.
Я остановился, и Гвинет его тоже почувствовала, потому что, продолжая спускаться, сказала:
– Это ерунда, их здесь нет, явный обман, такой же, как стук на чердаке. Пошли.
Мимо мертвого Уолтера, через фойе. Дверь, крыльцо, калитка в железном заборе, каждый ориентир на обратном пути выглядел не менее зловеще, чем чуть раньше, когда мы только направлялись к дому.
Гвинет открыла дверцу заднего борта, и я осторожно положил девочку в багажное отделение «Ленд Ровера».
На улице двое или трое людей откапывали свои автомобили из-под снега. Лихорадочно откапывали, так спешили, что даже не оторвались от своей работы, чтобы глянуть на нас.
Захлопнув заднюю дверцу, я спросил у Гвинет:
– У тебя в бардачке есть дезинфицирующий гель? Что-нибудь? Машина поведу я.
– Ты не знаешь, как это делается. Со мной все будет хорошо, Аддисон.
Она села за руль, а мне не осталось ничего другого, как занять пассажирское сиденье, а потом мы тронулись с места. Поехали, но только куда и зачем?
68
Кто мы, сокрытые от всех, что мы, почему вообще существовали, объясняло тайну музыки, доносящейся из ниоткуда.