Невинные дела (Худ. Е. Капустин)
Шрифт:
— Это так? — спросил Реминдол Грехэма.
— В общем, да. Но есть применимые и на войне.
— Вы мне об этом не говорили, профессор. — Реминдол изумленно посмотрел на Уайтхэча.
— Да, есть, — продолжал Грехэм. — Под воздействием некоторых из них могут быть достигнуты идеальные антисептические условия для хирургических операций и быстрое заживление ран. Другие, хотя и не для военных целей, также имели бы исключительное значение. Возможно, даже лечение рака… Надо только поставить опыты…
— Позвольте, господин Грехэм, — перебил Реминдол. — Вы можете поручиться, что секрет этих лучей не натолкнет на секрет тех лучей, которые мы ищем?
— Об этом я Грехэму и говорил, — снова вмешался
— Как же вы можете предлагать такую вещь? — недовольно спросил Реминдол.
— Лучи спасли бы на войне тысячи наших раненых солдат, — попробовал возразить Грехэм.
— Но для этого мы должны передать лучи тысячам врачей, то есть, по существу, раскрыть секрет. Что ж, вы думаете, он в конце концов не попадет к противнику? А тот не воспользуется им, чтобы открыть чисто военные лучи? А потом уничтожит имя сотни тысяч наших солдат… Я удивляюсь вам, господин Грехэм.
— Вы полагаете, господин министр, что военную работу нельзя совместить с мирной?
— Я не полагаю. Я знаю, что назначаю вас директором военной лаборатории номер два, а не ракового института.
— В таком случае мне остается только позавидовать работникам ракового института.
— Не завидуйте! Не то что из ракового института, а из астрономической обсерватории мы не выпустим ни одного секрета, пригодного для войны. Будьте уверены, господин Грехэм, что наивны не мы, а вы. — И, повернувшись к Уайтхэчу, Реминдол закончил: — Я несколько ошибся, профессор. Боюсь, упрекнете меня в грубости, но скажу прямо: я полагал, что ваш авторитет у учеников выше…
Уайтхэч и впрямь чувствовал себя сконфуженным. Грехэм показал себя наивным младенцем. Нашел перед кем развертывать свои утопические идеи! Ундрич, по крайней мере, молчал — и это в тысячу раз умнее.
Едва они уселись в машину, возвращаясь в лабораторию, Уайтхэч сказал Грехэму:
— Вот уж не ожидал от вас, Чарли! Нашли место, где проповедовать…
— Да, конечно, глупо, — покорно согласился Грехэм.
— Удивляюсь, как с такими мыслями вы можете заниматься своей работой? Что вас держит? — спросил Ундрич, брезгливо улыбаясь.
— В этом вы совершенно правы, Ундрич, — ответил Грехэм. — Но, видите ли, быть честным в мыслях куда проще, чем на деле. Особенно в наше время, когда честность стала разновидностью героизма. Не, всем это по плечу.
4. Сюрприз инженера Ундрича
Знаменитые ученые живут обычно за счет своего прошлого, за счет трудов, которые создали в молодости, когда их никто не знал. А в настоящем они годятся лишь для того, чтобы спорить между собой и заботиться о собственной славе…
Очень скоро профессор Уайтхэч убедился, что оправдались его первоначальные опасения, а не те надежды, которыми он старался успокоить себя на совещании с помощниками. Правда, между лабораториями ь1 и ь2 поддерживалась тесная связь, но она была совершенно беспредметна. Грехэм впал в состояние, которое Уайтхэч называл "научной прострацией". Очевидно, бедняга совершенно запутался в своих попытках сочетать военное и мирное использование науки. Напрасно Уайтхэч снова старался вызвать его на откровенность, чтобы помочь выкарабкаться из тупика. Грехэм замкнулся и замолчал. Когда Уайтхэч пробовал отечески журить ученика, тот невесело отшучивался. В лаборатории появилось много новых людей, а твердого, определенного плана и руководства не чувствовалось. Уайтхэч понимал, что если у Чарльза не хватит сил стряхнуть с себя оцепенение, дело кончится катастрофой.
Но самое неприятное было то, что и лаборатория ь1 застряла в тупике — это Уайтхэч тоже
А вот что происходило в лаборатории ь3, Уайтхэч толком не знал. Он также сразу же после организации посетил лабораторию ь3, был любезно принят, осмотрел новое оборудование, беседовал с Ундричем и его новыми сотрудниками и почувствовал, что его бывший ученик относится к нему уже совсем по-другому. У Ундрича появился подчеркнуто независимый тон, точно он нарочно стремился показать своему недавнему начальнику, что теперь они на равной ноге. Он не пускался в откровенные разговоры и довольно уклончиво и неопределенно отвечал Уайтхэчу по поводу своих планов. А когда через неделю Уайтхэч снова навестил лабораторию ь3, Ундрич уже воздержался от приглашения осмотреть работы. Во всем виде нового директора явно сквозило недоумение, которое он как будто даже и не пытался скрыть. "Чего ты, собственно, повадился сюда?" — вот что читал Уайтхэч в глазах своего бывшего помощника. Уайтхэч с трудом заставил себя кое-как дотянуть беседу, чтобы отъезд его не приобрел характера обидного бегства. "Больше ни ногой сюда!" — сказал он себе, садясь в машину, чувствуя даже желание сделать какое-то движение ногами, чтобы в буквальном смысле "отряхнуть прах". Странно: он не любил Ундрича, и все же его "измена" причинила ему боль. А впрочем, чего от него и ожидать: сначала от Чьюза сбежал (или был изгнан — еще лучше!), теперь — от Уайтхэча. Предатель! И уж во всяком случае карьерист и выскочка. Характер-то у него для карьериста самый подходящий, только вот беда: все-таки и для этого способности нужны. Недолго он будет хорохориться: прибежит с поклоном. Тогда посмотрим… Но время шло — Грехэм частенько навещал старика, а Ундрич не показывался. Ну и черт с ним! У Уайтхэча было достаточно своих забот…
Ундрич напомнил о себе самым неожиданным и неприятным образом. Новый министр оказался утомительным педантом: каждые две недели директора всех трех лабораторий обязаны были являться к нему с докладом. Уайтхэч попробовал было возразить, что это совершенно излишне: о всяком действительно крупном достижении и без того не забудут известить министра. Однако Реминдол настоял на своем. "Точно ученика тащат к ответу", — каждый раз с досадой думал Уайтхэч, отправляясь на очередной "поклон" к министру. Но самое неприятное заключалось в том, что Уайтхэч невольно чувствовал себя в положении ученика, плохо подготовившего урок. Со всеми подробностями излагал он Реминдолу детали работ и опытов, ведущихся в лаборатории, а министр скучающе морщился и обычно заявлял: "Знаете, в этих мелочах я плохо разбираюсь… Я думал, у вас уже что-нибудь стоящее…"
Однажды — это был второй месяц раздельного существования лабораторий — Уайтхэч не выдержал.
— Я предупреждал вас, господин министр, что двухнедельные отчеты будут вам неинтересны, — сказал он. — Дайте нам время.
— А разве я не дал? — прищурившись, спросил министр. Уайтхэч молчал: неужели Реминдол говорит это всерьез? — Не все жалуются на недостаток времени, — продолжал Реминдол. — В лаборатории номер три происходят вещи очень интересные и вполне для меня понятные. Разве вы не знаете об этом, профессор?