Невостребованная любовь. Детство

Черникова Татьяна Васильевна

Когда она подходила к дому, гроза утихла, но дождь продолжал лить, как из ведра. Мокрая, замёрзшая, голодная и расстроенная тем, что не смогла справиться с табуном, девочка перешагнула порог тёплой избы. Развязала завязки на галошах и сняла их. Стояла голыми, мокрыми, замёрзшими ногами на полу у порога, с сарафана стекала на пол вода. Она смотрела на нарядных тёток за богато накрытым столом. Витя сидел на печи и гладил новенькую гармошку. Галина, наконец, выполнила своё обещание и купила племяннику гармонь. Мальчик схватил гармонь, уединился с ней на печи, и от радости такой окружающий мир для него перестал существовать: был только он и эта с блестящими клавишами новенькая гармонь.

– Что, коров удержать не смогла? – спросила мама Нюра. – Бывает. Иди, садись за стол, – а сама вышла из избы.

Надя

прошла в горницу, села с краю стола. Люба что-то шепнула сёстрам, и все засмеялись. Надя не успела ещё согреться, мелко тряслась от холода и хотела есть, взяла кусок хлеба со стола. Тётки опять засмеялись. Надя подняла на них глаза, столь разительна была разница во внешности и в поведении девушек: если бы кто наблюдал эту сцену со стороны, испытал бы жалость к замёрзшей, голодной девочке и стыд за нарядных, весёлых девушек. Но тётки не чувствовали за собой никакой вины, они немного выпили бражки, им было хорошо и весело. Переглядываясь меж собой, они снова начинали хохотать, глядя на племянницу. Надя не выдержала насмешек, встала из-за стола, положила хлеб обратно на хлебницу, подошла к порогу, надев мокрые галоши на красные босые ноги, вышла из избы, подошла к собаке, обняла её и заплакала. Дождь ещё не кончился, но стал идти значительно тише. Девочка, дрожа всем телом от холода и обиды, решила идти домой. В ворота постучали, дед услышал стук и вышел из стайки, где всё это время возился со скотиной. Пришла женщина, с возмущённым видом стала спрашивать, где её корова. Из дома из любопытства выбежали сёстры. Надя начала объяснять, что корова должна быть в селе, что в лесу не осталось ни одной коровы, скорей всего, корова где-то притаилась, спрятавшись от дождя и ветра. Женщина удивлённо смотрела на мокрую девочку, на то, как она дрожит от холода в мокром своём сарафане и галошах на босую ногу. Несмотря на дождь, было видно, что девочка заплакана. Женщина повернулась к довольным гостям:

– Вы что, совсем очумели?! Она что, одна пасла табун?! Совесть-то у вас есть или нет, кобылы двухметровые?! А ты, дед, куда смотришь? В гроб вогнать её хотите? Какие же вы все бессердечные! – женщина плюнула и ушла со двора, не прикрыв за собой ворота.

– Надюха, пошли в дом, – позвал дед внучку.

– Нет, тятя, я домой пойду, – сбившимся голосом сказала девочка и шагнула в открытые ворота.

На следующий день к Наде пришла Нина и позвала её купаться. Девушки купались в реке Тече прямо в платьях, ибо такую роскошь, как купальник, никто в деревне не мог себе позволить. За сестрой увязался и пошёл с ней купаться брат. Вокруг их ног крутился пёс Матрос, заранее радуясь предстоящему купанию. Пёс сразу же кидался в реку, как только девушки заходили в воду по пояс. Подплывал, хватался зубами за одежду и, не обращая внимания на протесты хозяек, вытаскивал их на берег. Вскоре детям это показалось забавным, и девушки от души смеялись над глупым псом, который и получил кличку Матрос. Пёс смальства (это означало на местном лексиконе: с того времени, когда ещё был совсем маленьким щенком) всё порывался спасать, якобы утопающих. Устав, девушки сели на склоне обрыва отдыхать, тогда Матрос решил спасать других людей, чем также их развеселил. В селе после голодных лет собак было мало, эту собаку все хорошо знали и не боялись её. Девушки вспомнили, как напились браги, и как отец будил их, намотав их волосы на вицу, и со смеху покатились вниз с косогора. Все вчерашние обиды и горести скатились вместе с Надей вниз и канули в девственные травы. День был чудесный, было умеренно жарко и свежо, приятно пахло умытыми травами, ласковое солнышко играло на перекатах реки.

Вдруг закричал Витя:

– Я поймал его!

– Кого ты там поймал? – спросила Надя, вставая на ноги, отрясая с мокрого сарафана прилипшие травинки.

– Не знаю! Ой, знаю, смотрите! – Витя поднял над водой руку, на кисти руки весела большая рыбина. Надя бросилась спасать брата:

– Брось, брось её! Она тебе пол руки откусит.

– Нет, не больно! Не откусит! – попытался успокоить сестру восьмилетний брат.

Разбрызгивая воду на ходу, Надя подбежала к брату, попыталась оторвать рыбу от руки, но ей это не удалось. Нина кричала с берега:

– Идите сюда быстрей!

Быстрей, быстрей идите сюда! Рыба задохнётся на воздухе, тогда и вытащим руку.

Надя с братом поднялись на берег, рыба не отпускала руку. Нина, взглянув на рыбу, брезгливо сказала:

– Фу! Какая рыба противная! Головастая, голая, без чешуи, а усы-то какие!

– Как ты её поймал или, наоборот, она тебя поймала?

– Я просто шёл по дну на руках, а ногами булькал, а она схватила меня за руку. Сперва было не больно, а теперь больно! – Витя зашмыгал носом.

Сестра старалась выдернуть руку брата из пасти рыбы, раздвигала ей скользкие челюсти, но всё безрезультатно. Рыба не собиралась ни задыхаться на воздухе, ни отпускать руку. Витя начал паниковать и плакать. На это обратил внимание рыбак, что рыбачил выше по течению реки поодаль от купающихся детей. Подошёл и ловко, с помощью ножа, освободил руку ребёнка:

– Глупые, это же сом. Он может долго находиться без воды, без кого-либо вреда для себя. Сейчас у сомов икрометание, они в это время на мелководье в иле прячутся. Вот там ты его и словил, а вернее он тебя. Сомы присасываются к своей жертве и оторвать их подчас не возможно.

Прошлой осенью измождённые люди, измученные недоеданием и непосильным трудом, не смогли убрать до сильных морозов дальний угол картофельного поля. А может управляющий всю работу построил так, что этот угол картофельного поля остался неубранным? Хорошо, что картофель остался не убранным…

Осенью продовольственные комиссары всё продовольствие выгребли, оставили на всю зиму по пять килограмм пшеницы на каждого члена семьи, да неприкосновенный запас на семена в колхозе. Овощи в колхозе забрали все, забрали также и у жителей села, оставили лишь по пять вёдер мелкого картофеля на каждого члена семьи. В колхозе принудили переколоть весь молодняк, оставили только стельных коров. С частных дворов также забрали весь молодняк и нестельных коров. Оставшихся колхозных и частных коров, как говорят, «взяли на карандаш», поставили в известность: «Весной строго сверят: всех ли сберегли» Денег за продукцию не дали, и в колхозе выдавать людям за трудодни было нечем: ни денег, ни продуктов…

Люди, как могли, готовились к уже не первой сложной и голодной зиме: сушили рыбу, мышей и прочую живность, в том числе, и насекомых. Собирали грибы, ягоды, лекарственные и съедобные травы, выкапывали корни саранки (так называли в народе Лилию кудреватую), белые корни осота, мариновали пеканы, сушили крапиву. Собирали кору деревьев, сорняки: лебеду, мокрицу, траву-берёзку. Но летом тоже надо было что-то есть. Из лебеды стряпали лепёшки с добавлением незначительного количества муки. Колхозные поля охраняли вооружённые ружьями сторожа, за карман зерна могли посадить в тюрьму. За молоком на фермах также тщательно следили, вели строгий учёт.

Так повторялось уже третий год. Николай Афанасьевич знал: в стране не хватает продовольствия, что много хлеба и прочих продуктов везут составами на запад, чтобы кормить не только прибалтийские страны: Латвию, Эстонию, Литву, Польшу, но и другие страны, освобождённые от фашизма Красной армией, побеждённую Германию так же надо было кормить. Он придумал, как «обмануть» сборщиков. Все вместе: он с бабкой, дочери и Мария с внучкой перекопали несколько соток земли за своим огородом меж берёз, и всю эту землю засадили капустой. Благо, все семена в то время колхозники выращивали и заготавливали сами. А в огороде у Шмаковых, как обычно, росли картофель, свёкла, морковь, репка, редька, лук, чеснок и та же капуста. Урожай этих овощей осенью приезжие заготовители забирали, ничего не давая взамен. Забрали даже ботву всех корнеплодов… Капусту можно убирать по снегу, а после наступления морозов комиссары в село не приезжали.

Лето было сухим. Засуха усугублялась тем, что почва в этих местах содержит много песка. Капуста нуждалась в поливе. Вечерами, после тяжких трудов в колхозе все дочери, в том числе и Мария со своей одиннадцатилетней дочкой Надей, шли на полив капусты. Воду таскали из Рички – это небольшая речка-ручей, приток Течи, впадающий под прямым углом с правого берега. Вряд ли никто из сельчан не увидел посадок капусты в околесном лесу, но никто не донёс. Подобный донос среди людей считался грехом, равносильным убийству.