Невста „1-го Апрля“

Шантеплёр Гюи

Ему казалось, что онъ ее уже видитъ, съ растрепанными волосами, съ розовыми щеками, одтую въ то платье, въ которомъ она была наканун, которое онъ такъ хорошо запомнилъ, которое отнын останется связаннымъ съ воспоминаніемъ того мгновенія, когда, войдя въ первый разъ въ квартиру на улицу Божонъ, она внесла туда счастье, — платье изъ мягкаго сукна, очень темное, съ свтлыми рюшками вокругъ воротника…

Онъ видлъ ея улыбку, радостную, растроганную, онъ слышалъ ея ласковый, еще немного дтскій въ нкоторыхъ переходахъ, голосъ. Онъ видлъ ее такой, какъ наканун, смлой и такой застенчивой вмст съ тмъ… Она была

здсь, совсмъ близко; она была здсь.

Треморъ вошелъ; въ дверяхъ онъ видлъ спящій силуэтъ рыцаря. Все было очень спокойно и безмолвно вокругъ этого спящаго каменнаго рыцаря. А Сюзанна?

Тонкая и легкая фигура бросилась изъ глубины часовни, и Треморъ испыталъ сначала немного ребяческое разочарованіе, неожиданно увидавъ — какъ шесть мсяцевъ назадъ, — маленькую велосипедистку въ мальчишескомъ костюм, представшую передъ нимъ, въ одинъ весенній вечеръ подъ голубымъ сіяніемъ готическаго церковнаго окна.

Не ее ожидалъ онъ. О! нтъ, совсмъ не ее! Онъ это очень живо почувствовалъ, но постарался побороть первое впечатлніе, которое при томъ ему казалось немного смшнымъ; и онъ улыбнулся… можетъ быть эта улыбка была также отвтомъ на другую улыбку, ту, которая показалась изъ тни, вмст съ злополучнымъ костюмомъ спорта.

— Ахъ! наконецъ-то вы!

Она протянула об руки, и обезоруженный, Треморъ взялъ ихъ и поцловалъ одну за другой.

Она еще улыбалась, съ сіяющими глазами, очень женственно-красивая, и Мишель смотрлъ на нее, забывая все, кром нея!

— Пожалуйте, господинъ ученый, — сказала она, взявъ въ свою очередь руку молодого человка, — потрудитесь разобрать очень древнюю и несомннно представляющую историческій интересъ надпись.

Она провела Мишеля вглубь часовни и среди многочисленныхъ написанныхъ на стн женскихъ именъ, дань легенд, она ему шаловливо указала на одно, которое было единственнымъ въ своемъ род, по крайней мр по своей чужестранной форм, имя очень короткое: „Сюзи“. Эти четыре буквы были т, что начертала нкогда маленькая велосипедистка при свт фонаря, между тмъ какъ Мишель, равнодушный къ тому, что длала его молодая спутница, занятый воспоминаніями, стоялъ на порог двери и грустно смотрлъ на падавшій дождь.

— Мишель, — спросила миссъ Севернъ, повторяя съ легкимъ волненіемъ въ своемъ смющемся голос слова легенды: — „Есть ли боле нжное имя?“

Треморъ покачалъ головой.

— Нтъ, моя дорогая Сюзи, для меня нтъ, — сказалъ онъ мягко, — я не знаю боле нжнаго имени.

Сюзанна смотрла на него съ безпокойнымъ вниманіемъ.

— Даже не имя Аллиссъ?

— Даже.

Она продолжала съ невольнымъ удареніемъ:

— Даже не имя… Фаустины?

— Даже не это. О! клянусь вамъ!

— Вы помните, — продолжала Сюзи боле весело, — я нашла, что вы похожи на рыцаря, я это и теперь нахожу.

— Да, конечно, я помню.

— А вы помните, что говорить легенда, которую вы мн разсказывали? Одно только имя боле нежное, чмъ имя Аллисъ, должно было вернуть покой бдному рыцарю. Можетъ онъ мирно спать, Мишель?

Мишель улыбался совсмъ помолодвшей улыбкой.

— Легенда говорила еще другое, отъ чего крестьянскія двушки боялись вписать свои имена въ часовн. Она говорила, что очень влюбленный въ ту, которая его спасетъ, рыцарь не позволитъ ей имть другого супруга, кром него… Вы правы, моя Занна,

рыцарь и я, мы немного похожи другъ на друга.

— Вы очень схожи другъ съ другомъ, что касается ревности… Сознайтесь!

Но она не дала Мишелю времени сознаться:

— Что вы ей писали въ вашемъ письм, этой негодной графин! — воскликнула она, снова охваченная подозрніемъ.

Треморъ не могъ удержаться отъ смха при этомъ неожиданномъ вопрос.

— Я ей писалъ, что моя невста только что была очень больна, что одинъ моментъ я боялся ее потерять и что еще слишкомъ обезпокоенъ, чтобы ее оставить даже хотя бы на одинъ день.

— О! Майкъ, это было совсмъ неправда! но какъ вы мило поступили, написавъ это! Я ненавижу эту женщину!

— О! почему?

— Потому. Она вамъ боле не писала?

— Нтъ.

— Вы ее боле никогда не увидите?

— Очень возможно, что боле никогда. Но я могъ бы безъ опасеній съ нею встретиться, увряю васъ!

— Вы совсмъ, совсмъ ее больше не любите?

— Уже очень давно, Сюзи, я ее боле не люблю.

— Это правда?

— Ну да, правда.

— Совершенно?

— Совершенно.

Миссъ Севернъ соображала одну минуту, затмъ, положивъ мило руки на плечи Мишеля, она посмотрела на него немного снизу, глазами, сіяющими радостью:

— Все равно, — заявила она, — мн бы хотлось, мн бы гораздо больше хотлось, чтобы вы ее более не видели.

Мишель завладелъ обеими маленькими ручками, удерживая ихъ, и еще минуту онъ молча смотрелъ на хорошенькую кокетливую головку съ опущенными ресницами.

— Сюзи, — пробормоталъ онъ наконецъ, решаясь заговорить, — зачемъ надели вы этотъ ужасный костюмъ, который мне не нравится?

Она повернула голову по направленію къ двери:

— Со мной мой велосипедъ, — забавно пояснила она.

Но объясненіе не показалось достаточнымъ, такъ какъ Мишель продолжалъ тмъ же тономъ нежнаго упрека;

— Когда я вижу васъ такъ переодетой, я не узнаю более мою хорошенькую невсту; вы имеете видъ противнаго маленькаго мальчишки.

— Нужно же было возстановить прошлое, — сказала она съ тмъ же забавнымъ выраженіемъ, — и затмъ…

Она остановилась и сказала более тихо, внезапно растроганная:

— Мишель, я далеко не совершенна, многаго мне не хватаетъ! У меня есть недостатки, много. Кто знаетъ? Можетъ быть нужно, чтобы я ихъ вамъ именно сегодня напомнила? Этотъ гадкій маленькій мальчишка, который часто васъ шокировалъ, онъ не умеръ во мн… Отъ времени до времени, увы! онъ появится. О! это врно! Даже когда мы будемъ женаты… Онъ вамъ еще будетъ досаждать, раздражать васъ и… я хочу, чтобы вы его полюбили, хотя онъ вамъ и не нравится, такъ же, какъ вы любите Сюзи, которая вамъ нравится… О! дорогой, милый, я хочу, чтобы вы его любили!

Она говорила тихо, застнчиво, съ нжной боязнью, съ красивой покорностью влюбленной, выражая насколько могла лучше, и чувствуя всю недостаточность словъ, то пламенное желаніе, ту потребность исключительной любви, любовной снисходительности, которыя были у нея въ сердц. И Мишель былъ глубоко тронутъ. Онъ также, совсмъ тихо, какъ будто эти слова не должны были даже быть услышаны таинственнымъ міромъ растеній и камней, какъ будто эта тайна должна была принадлежать одной только Сюзанн, сказалъ ей то, чего она такъ ждала: