Невста „1-го Апрля“
Шрифт:
— Ты не бденъ, у тебя остается твой домъ на улиц Бельфейль, около 30 тысячъ франковъ акцій Колонизаціоннаго общества и затмъ башня Сенъ- Сильверъ и довольно круглая сумма въ картинахъ и художественныхъ предметахъ; вдь это, чортъ возьми! не принимая даже въ расчетъ, что можетъ принести ликвидація Парижскаго банка; все это составить по меньшей мр 12 -15 тысячъ франковъ доходу. Ты заработаешь, въ средній годъ, половину того же твоей работой… такъ такъ… А если теб были бы нужны деньги, даже большая сумма, ты хорошо знаешь, что…
Добрякъ Даранъ остановился, взволнованный, не ршаясь продолжать; затмъ онъ порывисто, протянулъ руку Мишелю и боле тихо:
— Ты хорошо знаешь, что ты ее найдешь, не такъ
Мишель сжалъ эту врную руку.
— Да, мой другъ, — сказалъ онъ, — я это знаю, я въ этомъ никогда не сомнвался.
Онъ помолчалъ и продолжалъ боле спокойно:
— Въ первую минуту, узнавъ о крах Столичнаго банка, я почувствовалъ смертельный ударъ, но теперь, смотри… ахъ! клянусь теб, что я чувствую себя способнымъ проявить мужество, даже быть счастливымъ, если бы… если бы она меня любила!
— Ты помнишь, — продолжалъ Даранъ, — однажды я сказалъ теб смясь, какого я теб желаю счастья: на 50 тысячъ меньше годового дохода и любви достойной тебя женщины… въ придачу. Я не думалъ, увы! пророчествовать, но почему бы мн оказаться пророкомъ только наполовину! Потомъ мы разговаривали, здсь же, очень долго о миссъ Севернъ…
— О, я помню! Невста, навязанная мн нелпымъ стеченіемъ обстоятельствъ, была мн безразлична, и я недалекъ былъ отъ мысли, что она мн тягостна… не знаю, какъ все измнилось. Мн кажется, сначала я ее полюбилъ, потому что она добра, такъ деликатно, такъ человчно добра, что мн стало стыдно за мой эгоизмъ, глухой къ нищет… Затмъ, я ее полюбилъ за то, что она изящна, потому что ея свжая красота, ея юная, открытая грація меня покорили, очаровали… Я ее полюбилъ, потому что… я не знаю, я ее такъ полюбилъ, что любилъ ея кокетливую наружность, ея ребячества, раздражавшія меня, ея нелпый акцентъ, не поддающійся исправленію, ея неправильное произношеніе нкоторыхъ словъ, въ которомъ она упорствуетъ, какъ бы длая это нарочно…
Въ эти тоскливыя минуты Мишель не могъ удержать своей тайны и даже находилъ облегченіе и радость въ томъ, чтобы говорить о Сюзанн. Раньше чмъ Даранъ смогъ отвтить, онъ продолжалъ:
— Мн слдовало ей сказать, что я ее любилъ… я этого не сдлалъ… Сначала я съ трудомъ самому себ сознавался въ этой любви; только, когда мн показалось, что я ее потерялъ, я понялъ… затмъ, ту знаешь, я застнчивъ, и мн казалось, что я такъ мало похожъ на мужчину, который долженъ былъ ей нравиться! Я боялся; пока я ей ничего не говорилъ, я могъ думать, заставить себя думать, что она меня любитъ или полюбитъ, я могъ надяться… Но если бы она напомнила мн мои прежнія слова, если бы она посмялась!… Нтъ, у меня не было смлости сказать ей то, что я чувствовалъ. Одно жестокое слово замучило бы меня. Я молчалъ и я ревновалъ, я былъ злой и находилъ удовольствіе въ томъ, чтобы ей противорчить, ее раздражать, мучаясь при этомъ самъ. Затмъ, когда я ее доводилъ до крайности, когда я видлъ, что она была боле чмъ разсержена, что ея глаза наполнялись слезами, что, наконецъ, она страдала, оскорбленная, задтая въ своей гордости, — въ гордости женщины, тогда я страдалъ боле, чмъ она, у меня являлось безумное желаніе схватить ее въ мои объятія, всю ее заключить въ нихъ, осушить ея слезы и просить у нея прощенія… но я не смлъ, я не хотлъ и, причиняя зло, я былъ несчастливъ, несчастливъ до желанія умереть, и я…
Волненіе прервало его слова; онъ замолчалъ и закрылъ лицо руками.
— И ты думаешь, — воскликнулъ Даранъ, — что ты могъ такъ любить, такъ страдать, и чтобы при этомъ бдное дитя, на которое ты съ наслажденіемъ клевещешь, ничего бы не видло, ничего не поняло, ты думаешь, что никогда ничего не было ни въ твоихъ глазахъ ни въ твоемъ голос, да, даже въ минуты гнва, что кричало о твоей любви, о твоемъ страданіи! Полно! а что касается, предположенія, будто миссъ Севернъ дйствовала изъ расчета, что…
—
— Она тебя не любила, когда вы были помолвлены, чортъ возьми! вдь ты точно также ее не любилъ. Къ тому же это не самое убдительное изъ моихъ доказательствъ. Я очень мало знаю миссъ Севернъ, я разговаривалъ съ нею два или три раза… Ну, я хочу теб сказать, что достаточно мн было видть ее четверть часа, встртить ея прекрасные, чистые глаза, чтобы понять, что эта маленькая женщина врна, какъ золото… и чтобы быть убжденнымъ сегодня, что, если бы она захотла порвать съ тобой, она сочла бы нужнымъ сказать теб это прямо въ лицо, откровенно, какъ она теб сказала въ лицо, что она выходитъ за тебя безъ любви… И если бы я былъ на твоемъ мст, знаешь ли, что бы я сдлалъ? я вернулся бы завтра въ Парижъ, не теряя ни минуты, пошелъ бы къ м-ль Жемье и все сказалъ-бы моей невст, — сначала про мою любовь, слушай, какъ ты только что говорилъ это мн… затмъ…
Мишель его перебилъ:
— Нтъ, — сказалъ онъ, — это для меня вопросъ гордости. Если бы я слушался своего сердца, я не медлилъ бы, знаешь! ахъ, Боже! нтъ! Какія бы меня ни ожидали страданія, я предпочитаю ихъ этой неизвстности; но ты слышалъ, что я сказалъ Колетт. Я хочу, чтобы Сюзанна чувствовала себя свободной; если она ничего не знала о Столичномъ банк, если эта непонятная исторія, переданная мн Колеттой, дйствительно правда, Сюзанна напишетъ безъ промедленія, какъ она это общала. Если, пріхавъ въ Парижъ, она все узнала, она тоже напишетъ… Можетъ быть она напишетъ мн; тогда… тогда будь увренъ, что я буду скоро подл нея. И къ тому же, если она даже ничего не узнаетъ, если даже катастрофа Столичнаго банка не произведетъ на нее никакого впечатлнія, кто знаетъ? можетъ быть, я найду у себя письмо въ Париж, вдь она думаетъ, что я еще тамъ.
Мишель воодушевлялся, говоря съ внезапно просвтлвшимъ лицомъ:
— Она, конечно, написала мн… чтобы я пришелъ ее повидать, или Роберту. Какъ я объ этомъ не подумалъ? Ты правъ, я всегда себ все представляю въ худшемъ вид. Было бы такъ просто, такъ естественно надяться, и, однако, я не могу, мой дорогой другъ, я не могу…
— Напиши ей, по крайней мр.
— Это она должна написать.
— А если она не напишетъ? — отрзалъ Даранъ почти грубо.
Мишель вздрогнулъ.
— Почему ты это говоришь?… Почему не написать?
— Разв я знаю? По причин, которой не знаю ни я, ни ты и которая вызвала этотъ странный отъздъ. Что ты сдлаешь, если она не напишетъ?
— Я выжду два дня, самое большое три дня, затмъ я ей напишу; я ей скажу, что я разоренъ и что я возвращаю ей ея слово… вотъ что я сдлаю. Но раньше я не предприму никакого шага, я это твердо ршилъ и никто не поколеблетъ моего ршенія.
Мишель говорилъ теперь такимъ ршительнымъ тономъ, что Даранъ не настаивалъ.
Пожавъ слегка плечами, онъ поднялся и протянулъ руку своему другу.
— Доброй ночи, старина, — сказалъ онъ, — теб нужно теперь немного отдыха и спокойствия; до завтра, къ позду въ 7 часовъ.
Какъ только Даранъ вернулся къ себ, онъ взялъ записную книжку и записалъ въ ней адресъ. Это былъ тотъ, который въ простот своей увренно указала ему г-жа Фовель: М-ль Жемье, улица Сенъ-Перъ, 35.
VII.
Сюзанна не писала. Какъ и Мишель, она ждала.
На третій день посл своего отъзда изъ Кастельфлора, находясь все время подъ властью той же самой мысли, повторяя себ, что все кончено, что ни Мишель, ни Колетта не безпокоятся о ней, упрекая себя въ то же время, что она дйствовала слишкомъ поспшно, смясь надъ собой за грустный результатъ испытанія, тщетность котораго она чувствовала, она приходила въ отчаяніе отъ равнодушія своего жениха, раньше даже чмъ она могла быть уврена, что Мишель знаетъ объ ея выходк.