Невыдуманные истории. Веселые страницы из невеселого дневника кинорежиссера
Шрифт:
Против такого хода событий вдруг ополчились все – ре-
дакторы, члены художественного совета, руководители студии, съемочная группа, актеры и, наконец, композитор Арно Бабаджанян, который (видимо, не читая сценария) написал для фильма веселую, бодрую песню.
Нам, в приказном порядке, предложили «изменить финал, переосмыслить поведение героя, вернуть его семье, обществу, искусству…»
Сделать это, когда до окончания съемок оставались считанные дни, было не так-то просто. Пришлось кое-что переснять.
Изменили финал.
«Переосмысленный» Арсен Варунц возвращался на сцену. В большом, переполненном до отказа, зале пел он Рузан, ей одной, так сказать, в «публичном одиночестве».
Пел о любви, молил о прощении…
И Рузан, конечно же, прощала.
Чтобы окончательно свести концы с концами, оставалось «укротить» эпизод, за которым следовал финал. Эпизод этот, пожалуй, наиболее решительно сопротивлялся «переосмыслению».
– Ты хочешь, Рузан, чтобы Арсен вернулся домой? – спрашивал невестку старик Варунц.
Рузан отрицательно качала головой, резко перебивала его:
– Нет, нет! Он столько причинил нам горя…
О пересъемке сцены не могло быть и речи – огромная дорогостоящая декорация давно была разобрана.
Решили ограничиться переозвучиванием эпизода.
– Ты хочешь, Рузан, чтобы Арсен вернулся домой? – по-прежнему спрашивал невестку Тигран Варунц.
– Ла, да, конечно… Это ведь его дом… – отвечала теперь Рузан.
Что же касалось слез Рузан и отрицательного качания головой, решили – «зрители не заметят».
Расчет этот, однако, не оправдался.
Так «прочитал» этот эпизод один весьма уважаемый московский критик:
«… Судакова проявила умение неодносложно решать предложенную сценарием тривиальную сюжетную ситуацию. Рузан приняла решение – Арсен должен вернуться. Она грустна, задумчива, все в ней сопротивляется этому вынужденному решению. Все, и прежде всего оскорбленное женское достоинство.
– Ла, да, конечно… Это ведь его дом… – говорит она, и лишь нервное подергивание плеч, едва заметное движение головы, непрошеная слеза выдают душевное смятение, напоминают о долгих мучительных раздумьях».
А мы-то думали – не заметят.
* * *
Если мне не изменяет память, в 1963 году это было, снимали на нашей студии фильм о Викторе Амбарцумяне.
Приехал как-то смотреть отснятый материал Виктор Ама-заспович со своими коллегами-астрономами.
… На экране сменялись, вызывающие снисходительные улыбки ученых «научные» эпизоды, а затем фотографии созвездий, звездных ассоциаций, (не убежден, я их правильно называю), словом, фотографии звезд.
Отмигали кадры. В зале зажегся свет.
Ученые чем-то смущены. Переглядываются…
Виктор Амазаспович нарушает неловкое молчание:
– Можно, если это вас не затруднит, еще
И опять на экране Бюракан, ученые за телескопами и… фотографии.
Зажегся свет. И снова, неловкое молчание.
Виктор Амазаспович шепчется с академиком Маркаряном. Тот пожимает плечами, распускает нижнюю губу…
Присутствующий на просмотре художник Валентин Подпомогов, кажется, догадывается, что смущает ученых.
– Виктор Амазаспович, – обращается он к Амбарцумяну, – не новую ли звезду вы обнаружили на фотографии?
– Вот именно, как вы догадались?
– Кино-спе-ци-фика!
– улыбнулся Подпомогов. – Фотографии ваши, простите, были плохонькие, серые… Вот мы и решили скопировать их… Прокололи на черной бумаге иглой
дырочки, видно, перестарались, вот и появилась лишняя звезда. Выходит, звезда Подпомогова…
Смеются ученые. А громче всех Амбарцумян.
– А вы знаете, не исключено, что такая звезда существует… И если она обнаружится, обещаем ее так и назвать – звезда, как вы сказали, Подпомогова?
– Валентина, – в тон ему отвечает Подпомогов.
– Пусть Валентина Подпомогова… Вы это несомненно заслужили г- каждому сколько-нибудь значительному открытию, как правило, предшествует толковая гипотеза.
* * *
Екатерина Фурцева – тогда министр культуры СССР – на совещании руководителей республиканских киностудий, обращаясь к директору «Арменфильма» Мхитару Давтяну, сказала:
– Политбюро одобрило вашу задумку снять фильм о славных нефтяниках Армении.
Давтян попытался возразить:
– Нефть не у нас… В Азербайджане… И, следовательно, нет у нас «славных нефтяников».
– Теперь уже ничего не изменишь. Я доложила Никите Сергеевичу. Ему эта идея очень понравилась. Придется вам, у себя в Армении налаживать добычу нефти… В широких масштабах, и… снимать фильм. Я договорюсь с руководством республики.
* * *
… Это были первые слова, которые произнес Никита Сергеевич Хрущев на армянской земле. Обращаясь к Якову Заробяну, тогдашнему первому секретарю ЦК КПА, Никита Сергеевич сказал:
– Ты, Яков, не забудь показать мне своих красавцев-коней.
Заробян не понял, о чем говорил Хрущев, но переспрашивать не стал
За обедом Никита Сергеевич вспомнил о своей просьбе:
– Яша, про коней не забудь.
Просьба эта крайне озадачила руководителей республики. Каких коней?. . Где взять этих красавцев?. .
Кто-то вспомнил о «лошадях-пятиборцах». О них давно забыли – в республике стих бум пятиборья. Ютились эти животные в жалкой, неприглядной конюшне. Да и сами лошади не могли сойти за «красавцев», которых рассчитывал увидеть Хрущев.