Невыносимая шестерка Тристы
Шрифт:
— Лив.
— Ш-ш-ш.
Она все еще прижимает меня к дереву, но мы обе слишком напуганы, чтобы пошевелиться. Я сопротивляюсь желанию оттолкнуть ее за спину. Аллигаторы не могут слышать за пределами воды, но у них отличное ночное зрение. Хоть я не из Болота, но любой житель Флориды старше трех лет знает основы.
— Не оставляй меня, — умоляю я.
Она выросла здесь. А я не знаю, что делать.
— Когда я скажу, — указывает она приглушенным голосом, — беги обратно к тропинке и иди по ней так быстро, как только сумеешь.
— Что? Почему?
Но она не ждет больше ни секунды.
— Беги.
— Лив! — вздыхаю я, совсем не готовая к этому.
Она хватает меня за руку, и мы бежим по грязи, рептилия скользит позади, рыча и шипя, и я все-таки оглядываюсь. Я кричу изо всех сил, и Лив врезается в меня и падает.
Аллигатор приближается, двигаясь прямо к ней, и она поспешно пытается встать, пока он, черт возьми, не оказывается у ее ног.
— А! — Мои легкие опускаются к ногам, и я с криком хватаю ее и поднимаю. — Боже мой.
Мы бежим по грязи, перепрыгиваем поваленные деревья, я держу ее за руку и не отпускаю, пока мы не добираемся до мощеной дороги, над которой светят уличные фонари. Я осматриваюсь, чтобы убедиться, что мы в безопасности.
— Ты в порядке? — спрашиваю я.
Но Лив только пристально смотрит на меня и тяжело дышит, пот блестит у нее на лбу.
Я не знаю, что хочу сказать. Спасибо? Все нормально?
Может быть, мне жаль? Я хочу сказать, что жалею о многих вещах, потому что дерьмово выгляжу в ее глазах.
— Прикоснись ко мне, — говорит она.
И мое сердце подскакивает к горлу. Я сомневаюсь, боюсь, что она издевается надо мной, но затем я хватаюсь за предложенный шанс и обхватываю ее лицо руками.
Она не отталкивает меня, когда я приближаюсь к ее губам, каждый дюйм моего тела согревается под кожей. Она накрывает мои руки своими и шепчет:
— Береги себя, Клэй.
— Что?
Но у меня нет времени, чтобы выяснить смысл ее слов, когда она отстраняется и бросает на меня последний долгий взгляд, прежде чем развернуться и побежать обратно в лес, к своему дому.
Я делаю шаг вперед. Аллигатор где-то там.
Но сразу за углом появляется машина Каллума, и я еще пару мгновений думаю только о том, чтобы побежать за ней, но Эми и Каллум окликают меня и открывают заднюю дверь, чтобы я забралась внутрь.
Береги себя, Клэй.
Что это значит?
Одиннадцать
Клэй
Я просматриваю аккаунты Лив в «Твиттере» и «Тиктоке», но она ничего не публиковала со дня Ночного прилива. Ничего с момента наших разборок. Ничего о флаге или моей фотографии на кровати Мэйкона, которую разослали всем нашим друзьям.
Я нервно делаю глубокий вдох. Что-то произошло.
Ничего. Нет даже ответа на то, что кто-то поздравил ее с днем рождения.
А он сегодня. Теперь ей восемнадцать, она все еще школьница, но в остальном для Мартелл не осталось никаких законных препятствий.
Я вытаскиваю флаг из-под кровати и кладу в рюкзак. Выхожу из комнаты, иду по коридору, по пути касаясь рукой двери в комнату Генри, и затем спускаюсь вниз по лестнице.
Прохожу мимо длинного стола с тремя маленькими стеклянными вазами с каллами и беру букет из одной, смахивая воду со стеблей.
Но затем я слышу, как мама окликает меня:
— Клэй?
Я останавливаюсь и вздыхаю, до меня доносится звук эллиптического тренажера из нашего домашнего тренажерного зала за кухней.
Наклонившись, я заглядываю внутрь и замечаю в окне позади нее, как встает солнце. Сегодня понедельник, и утром у нас тренировка в тренажерном зале. Оливия должна быть там. Я прячу букет за спиной.
— Мы придем на твою игру в эти выходные, — сообщает мама, пот блестит на ее груди в розовом спортивном лифчике.
— Вдвоем?
Она улыбается.
— Не стоит так нервничать.
Я приподнимаю бровь и отвожу взгляд. Игра пройдет на поле примерно в часе езды отсюда. Я удивлена, что отец будет дома.
— Раньше тебе нравилось, когда мы приходили на твои игры, — отмечает она.
— Много чего изменилось с тех пор. — Я переступаю с ноги на ногу. — Теперь мне просто нравится, когда вы не делаете вид, что женаты.
Возможно, мне бы понравилось, если бы они притворялись рядом со мной, ну да ладно.
Мама останавливается, выключает тренажер и смотрит на меня.
А я продолжаю:
— Думаю, мы можем согласиться, что видимость больше не причиняет боли, верно?
Однако боль в ее глазах доставляет мне радость, но мне это ненавистно. Раньше я любила маму.
Я знаю, что ей одиноко. Она страдает, а эта неделя особенно тяжелая для нее, но, похоже, от меня никто не застрахован. Теперь я начала издеваться над собственными родителями.
Почему отца сейчас здесь нет, чтобы поддержать нас? После всего, что мы потеряли? И неужели она правда сделала аборт, как сказал Мэйкон? Откуда он узнал о таком? Это был ребенок моего отца? Я не знаю, как такое возможно. Его никогда нет дома.
Похоже, мои родители еще меньше меня разбираются в жизни, и я никому не могу доверять. Даже бабушке. Вот какие они на самом деле.
Мама ничего не отвечает, и я разворачиваюсь и ухожу, прежде чем у нее появится такой шанс. С цветами в руках я забираюсь в свой бронко и еду в школу, все время сжимая их в кулаке, мчась к той, кому я больше не хочу причинять боль.