Нежданно-негаданно

Гордон Люси

— Что?! После того, что ты…

— Да, очевидно, мои фотографии польстили ему. Господи, как я вообще могла воображать, что люблю этого павлина?

Он подозревал, что Сандор пытался соблазнить Ферн по другой причине. Самомнение актера настолько раздуто, что тот верит, будто сможет вернуть любовницу, когда пожелает. Но Данте тактично промолчал.

— Наверное, пора вставать, — сказал он наконец. — День чудесный.

Джино ждал их внизу, дергаясь как на иголках.

— Сандор плохо спал и пошел прогуляться

по окрестностям. Сказал, что не желает никого видеть.

— Интересно, по какой причине? — сочувственно спросил Данте.

— Артистическая натура, — вздохнул Джино.

— Понимаю, — торжественно провозгласил Данте. — Настоящему артисту нужно побыть одному, чтобы пообщаться с Вселенной. Ты что-то сказала? — Это было адресовано Ферн, которая из последних сил старалась удержать смех. Ей удалось покачать головой, и он продолжил: — Мы сейчас уезжаем. Позвони мне, когда съемки закончатся, и тогда я вернусь.

Они не остались даже на завтрак. Побросали вещи в чемоданы и сбежали из палаццо Тирелли, как дети, вырвавшиеся на свободу.

Когда машина выехала из ворот, Ферн заметила трагически величавую фигуру, стоящую на взгорке и наблюдающую за ними.

— Почти как у Шекспира, — заметил Данте. — Некоторые люди рождаются болванами, другие ими становятся, а третьи сами навязывают себе роль болванов. Ну, что-то в этом роде.

— Ты все еще точишь зуб на Сандора, да?

Он ухмыльнулся:

— Уже нет.

Ферн откинулась на сиденье, улыбаясь. Шутливый тон разговора полностью ее устраивал.

— Куда мы едем? — спросила она спустя некоторое время.

— Куда-нибудь, лишь бы подальше отсюда.

Миновав Рим, Данте повернул на юг и проехал вдоль побережья около сотни миль. Они нашли другой пляж, тихий, простой и непритязательный. Рядом располагался маленький курортный городок.

— Слава богу, что в этот раз не Сандор организовывал наше размещение, — усмехнулся Данте, когда они лежали в своем уютном номере поздним вечером. — Ведь нас не случайно поселили так далеко друг от друга.

— Да, я догадалась. Коварная уловка.

— Не оскорбляй меня. Это я — мастер коварных уловок.

— А еще ты старомодный шовинист.

— Много же времени тебе понадобилось, чтобы это понять.

— Ты сказал, что врезал бы Сандору, если бы я обрадовалась его приходу.

— Как следует и от души.

— Но кто дал тебе право прогонять моих любовников?

— Моя дорогая, ты имеешь полное право выбрать любого, кого захочешь.

— Прекрасно…

— При условии, что тот, кого ты выберешь, — я.

— И ты думаешь, я смирюсь с таким средневековым отношением?

— Без сомнения. А теперь иди сюда, и я все растолкую тебе так, что станет понятно раз и навсегда.

Она так и сделала. И он тоже.

Ферн с самого первого дня знала, что

в Данте есть много скрытых достоинств. Редкий мужчина способен обсуждать «Божественную комедию» с женщиной, с которой знаком всего пару часов, даже если он и назван в честь автора. Хоуп как-то упомянула, что у него три академические степени. Ферн могла легко представить себе его ужас при мысли о вероятной потере разума.

Узнав правду о Данте, она стала видеть в нем двух человек. Когда он был весел и сыпал шутками, она отчетливо ощущала другого Данте, притаившегося в тени и не позволяющего первому забыть об угрозе недуга.

Порой ее сердце надрывалось, и хотелось заключить его в объятия, но не с бездумной страстью, а с нежным утешением. Потом Ферн вспоминала, что он сам выбрал свою изоляцию, какой бы горькой та ни была, и не примет утешение. Ему не нужна ни ее помощь, ни чья-либо еще.

Однажды вечером Данте был необычайно тих, но она списала это на книгу, которой он увлекся. А ночью она внезапно проснулась и увидела, что он сидит у окна, обхватив голову руками. Он сидел совершенно неподвижно, и это было так не похоже на его обычную живость, что она встревожилась.

Соскользнув с кровати, Ферн подошла и опустилась рядом с ним на колени:

— С тобой все в порядке?

— Да, все хорошо. — Но, казалось, Данте говорил с трудом.

— По твоему виду этого не скажешь.

— Просто немного голова болит.

— Она у тебя и вечером болела? А ты ничего не сказал.

— Пройдет.

— Ты что-нибудь принял?

— Да.

— Не помогло?

— Скоро поможет.

— Возвращайся в постель. Сон пойдет тебе на пользу.

— Позже, А сейчас оставь меня. Я не хочу разговаривать.

— Я просто беспокоюсь о тебе.

— Давай забудем эту тему, а?

Тон Данте был непринужденным, но она увидела в его глазах гнев и непоколебимую решимость. Ферн поспешно ретировалась, вспомнив слова Тони о том, что настаивать ни в коем случае нельзя. Это не поможет Данте.

Она легла, укрылась одеялом с головой, свернулась калачиком и долго лежала без сна, убеждая себя, что это, должно быть, самая обычная головная боль.

Похоже, так оно и было, потому что на следующий день Данте был таким, как обычно.

Однажды вечером они столкнулись с Марио, старым приятелем Данте. Мужчины углубились в научную беседу, однако время от времени вспоминали о манерах, извинялись и вовлекали ее в разговор. Ферн восхищалась этой новой гранью Данте.

Когда он отправился за очередной порцией выпивки, Марио сказал:

— Мы все думали, что к этому времени Данте уже станет деканом.

— Он в самом деле настолько умен? — спросила Ферн.

— Да он кого угодно заткнет за пояс. Ему предлагали профессорскую должность, но он захотел попутешествовать по миру.