Нежнее неба

Минаев Николай Николаевич

«Томительные дни сомнения и лени…»

Томительные дни сомнения и лени… От жуткой пустоты душа изнемогла… Перед грядущей тьмой клоню в тоске колени В уединении домашнего угла. А осень шелестит шелками покрывала, Шуршит валежником по травам шлейф влача; Тупая боль души еще не миновала И сердце ночи ждет как смертник палача. И хочется вослед за стаею утиной Покинуть берега для глуби мутных вод; Бестрепетен покой под выцветшею тиной И сладок поцелуй забвения… И вот Не

верю, не ищу, не знаю даже надо ль Надеждою встречать улыбку поутру, Когда моя душа как лиственная падаль Мятется, трепеща, на жизненном ветру. <23 августа 1920 г. Понедельник. Москва>

«О, неизбежность наших встреч!…»

О, неизбежность наших встреч! — В прозрачной влаге пена яда… Как трудно сердце уберечь От слишком ласкового взгляда! Прикосновенья жадных рук Еще робки, но не случайны, И с каждой встречей уже круг Под покрывалом сладкой тайны. Душа предчувствием жива, Надежды скрыты не в кольце ли? И рвутся мыслей кружева Не достигая самой цели. Движенья медленные лгут, Они должны быть нежно-грубы, Когда так близко стерегут Слегка накрашенные губы. <24 августа 1920 г. Вторник. Москва>

«Истомной лени я…»

Истомной лени я Не одолею, В тупом томлении Мечту лелею. Душа взволнована, Ей сон неведом, Уже давно она Пленилась бредом. Томишься в зале ты Ненужной верой, И чувства залиты Тоскою серой. Ах, если можно мы, Готовя встречу С пустыми ножнами Пройдем сквозь сечу. И алый прах от ног Стряхнем легко мы, В просторах бархатных К любви влекомы. 1920 г. 26 августа. Четверг. Москва

«Какие силы водят мной?!…»

Какие силы водят мной?!. Зачем иду к тебе я, осень?!. В саду тоскливо и темно, А только без четверти восемь. Глядят из каждого угла Насторожившиеся тени; Душа любви не сберегла И обессилела в смятеньи. И вот – остывшая – одна, Она в самодовольстве лживом Ничьим волненьям не родна И не близка ничьим порывам. О, как ничтожен жребий мой: Отдать поклон соседке-деве И не спеша идти домой, Когда часы покажут девять!.. <27 августа 1920 г. Пятница. Москва>

«И тишина… И слабо пахнет мятой…»

И тишина… И слабо пахнет мятой… И полумрак ревниво озаря, Ее косы растрепанной и смятой Сквозь тюль гардин касается заря. Ах,

после ласк любовь еще дороже, Ясней глаза и щеки розовей, И гуще синь в мгновенья легкой дрожи Под траурными нитями бровей. <23 сентября 1920 г. Четверг. Москва>

«Самое близкое сердцу – осени, зимы и весны…»

Самое близкое сердцу – осени, зимы и весны, Самое лучшее в жизни – сумерки, ночи и дни; Пусть майским утром деревья благоуханны и роены, А в сентябре на закате ржавы и чахлы они. Есть красота и в недуге; мне одинаково милы Шумная вешняя радость, строгий осенний покой; О, чаровница-природа, прелести символ и силы, Вечно была ты прекрасной, вечно и будешь такой! Где в этом мире лукавом лучше найду я подругу? Кто беззаветней полюбит? Кто приласкает нежней? Ты лишь одна улыбнешься в миг безнадежности другу, Ты лишь одна не изменишь мне до конца моих дней… <9 октября 1920 г. Суббота. Москва>

«Вчерашний день казался мне пустым…»

Вчерашний день казался мне пустым, Я тщетно ждал, чтоб нежное светило Издалека сияньем золотым Меня слегка озолотило. Но день был сер и властвовала мгла, Текли часы и капали минуты, И все душа смириться не могла, Что к свету ей пути замкнуты. 1920 г. 22 ноября. Понедельник. Москва

«Слова корявы и скрипучи…»

Слова корявы и скрипучи, Хромает стих И рифма не верна; Не отыскать в навозной куче Творений сих Жемчужного зерна. 1920 г. 6 декабря. Понедельник. Москва

П. И. Вагину. Записка («Нет, невозможно слушать на ночь…»)

Нет, невозможно слушать на ночь Подобную галиматью!.. Своей поэмой, Петр Иваныч, Долбит он голову мою. Такой сверхбарабанной дроби Слух не выдерживает мой, Я весь в поту, в жару, в ознобе, А потому бегу домой. 1920 г. 20 декабря. Понедельник. Москва

«Весною сны – последний талый снег…»

Весною сны – последний талый снег… Сны осенью – тоска о первом снеге… Воспоминать испытанные неги Животворит живительнее нег Дань сентября – пленительная лень; В аллеях блеклых стынет воздух тленный, Как поцелуй, на лбу напечатленный, И каждый лист – затравленный олень. За парником у выцветшей стены, Средь паутин и чахнущих растений, Шевелятся уродливые тени В причудливые сети сплетены. Закатный пыл впивает виноград, И гаснет луч на гроздьях винограда; И мне дана великая награда: — Не ожидать заслуженных наград… 1920