Нежнее неба

Минаев Николай Николаевич

Л. С. Кутузовой («Веленье выполняя музово…»)

Надпись на книге

Веленье выполняя музово, Иль музино верней, Вам лично я, Любовь Степановна Кутузова, Свои стихи акмеистичные Вручаю с пожеланьем лучшего; В них тишина и свет и тени, и Как в прошлом Фет о книге Тютчева, Вы о «Прохладе» по прочтении Скажите, сердцем бурно тикая: — «Ручаюсь и во сне и в яви я, Что эта книга невеликая Томов премногих величавее!..» 1930 г. 15 января. Среда. Москва

Ю. И.

Шеталовой («Ах, никитинка Юлия…»)

Ах, никитинка Юлия, Приношу не в июле я А зимой Вам с Полиной Петровной В дар за ваше радушие, Голос внутренний слушая, Дочку Музы моей полнокровной. Чур, не голосом драмовым И не с лириком Шамовым Вы читайте «Прохладу», а с мамой, Впрочем впал тут я в мистику И понес ерундистику: — Заморозила разум зима мой!.. 1930 г. 19 января. Воскресенье. Москва

Надпись на книге («Улыбнись светло и кротко…»)

Улыбнись светло и кротко, Глаз тревогой не темня, Девочка-нижегородка, Полюбившая меня. Не ревнуй и не досадуй, Что отдельною строкой Протянулось над «Прохладой» Имя женщины другой. Пусть когда-то волновала Сердце мне она и кровь, Это время миновало И его не будет вновь. И теперь в тиши домашней Все, что есть в моей судьбе, Я несу не той вчерашней, А сегодняшней – тебе. <1930 г. 27 января. Пятница. Москва>

Ю. Д. Гиттерман («Наконец, Юдифь Давыдовна…»)

Наконец, Юдифь Давыдовна, Я свой долг плачу сполна: Эту книгу ждали Вы давно И теперь у Вас она. Ею Вы в часы вечерние Закаляйте дух и плоть, Дабы жизненные тернии Не посмели Вас колоть. А когда в Одессу вешнюю Будет путь направлен Ваш, Вы «Прохладу» эту здешнюю Положите в саквояж. Чтоб она дыша размеренно, В унисон морской волне, Там на улице Чичерина Вам твердила обо мне. <1930 г. 21 февраля. Пятница. Москва>

«Сед, но выхолен и розов…»

Сед, но выхолен и розов, И криклив как петушок, Старичок М. В. Морозов Прочитал нам свой стишок. Не беда, что в нем хромала Часто рифма без подков, Мы досадовали мало, Ибо Музе сто годков. 1930 г. 10 мая. Суббота. Москва

«На твою взглянул я голову…»

На твою взглянул я голову, Что блестит подобно олову, Но ни кустика волос Мне узреть не довелось. Всякий, кто с тобой якшается, Поразмыслив, утешается: «Правда, слишком уж плешив, Но зато не будет вшив!..» 1930 г. 7 декабря. Воскресенье. Москва

Н.

Ф. Шаевой («Воспоминания нахлынув…»)

Надпись на книге

Воспоминания нахлынув, Рисуют мне такой «пейзаж»: — Вы, Соколов, Заклюев, Хлынов, Я и Иван Иваныч Ваш. Мне так близка картина эта, Ведь, сознаюсь, что для меня, «Пока не требует поэта», Приятна с картами возня. И ясно вижу я и слышу В какой мы все впадали транс, Когда вдруг Вас, а также Ингу, Без трех «сажали» в преферанс. 19 февраля 1931 г. Четверг. Москва

«Говорят, что ты девица…»

Говорят, что ты девица Несказанной красоты, Значит следует дивиться, Что еще девица ты. 1931 г. 17 апреля. Пятница. Москва

«Не разберет никак народ…»

Не разберет никак народ, Что сквер собой обезобразив Стоит Клементий Тимирязев, Или сидит, наоборот. 1931 г. 4 августа. Вторник. Москва

Эпитафия А. И. Свирского («Как не назвать его талантом?!..»)

Как не назвать его талантом?! Он не был к времени глухим, Он был писателем плохим И первоклассным комендантом. 1931 г. 2 сентября. Среда. Москва

«Пересматривая снова…»

Пересматривая снова Стихоплетов заново, Я прочел стихи Панова, Бывшего Туманного. И замечу, что при этом, Сидя на диване я, Расценил его поэтом Не без дарования. 1931 г. 26 декабря. Суббота. Москва

«Слишком оскорбителен и меток…»

Слишком оскорбителен и меток Был удар по сердцу и лицу; Даже не простившись напоследок, От меня ушла ты к подлецу. Так ты рассчиталась с тем, который, Глубоко жалея и любя, Был тебе надежною опорой В горькие минуты для тебя. С тем, который клятвами твоими Успокоенный, не помня зла, Честь свою вручил тебе и имя, Чтобы их сквозь жизнь ты пронесла. Знаю я, что сам всему виною, Мог ли я иного ждать конца, Если взял змею себе женою И открыл свой дом для подлеца. Мог ли быть спокоен и отраден В этом мире жизненный мой путь, Если, пожалев, одну из гадин, Сам я положил ее на грудь. Разве я не знал, что за доверье И радушье истинный подлец, В чьи бы он не вырядился перья, Подлостью заплатит наконец? А змея – так водится от века — Рано или поздно острие С ядом впустит в сердце человека, На груди согревшего ее. <1932 г. Февраль. Москва>