Нежнее неба

Минаев Николай Николаевич

Н. П. Кугушевой-Сивачевой

Проживая в Пензе, Тата, Не страдай от живота, Трам-трам-трам-трам, тра-та-та-та, Трам-трам-трам-трам, тра-та-та! Вот и вся моя кантата, До свидания, Тага, Трам-трам-трам-трам, тра-та-та-та, Трам-трам-трам-трам, тра-та-та! 1938 г. Лето. Москва

Н. П. Кугушевой-Сивачевой («Ведь не Марии и не Антонины…»)

Ведь не Марии и не Антонины, А, как это от нас ты не таи, Двадцать шестого августа твои, Наталия Петровна, именины. Поэтому купи кило свинины, Очищенной,

советского Аи, И поздравителей так напои, Чтоб море им казалось по штанины. Финал, примерно, должен быть таков: Гора окурков, груда черепков, Везде объедки, стол по-свински залит, А гости: тот рыдает о былом, Другой, поллитра требуя, скандалит, А третий растянулся под столом… <Август> 1938 Москва

«Ты надулась и – «До свиданья!..»…»

Ты надулась и – «До свиданья!..» Заспешил почему-то вдруг На какое-то заседанье Дрессированный твой супруг. И едва он, закончив фразу, Свой распухший портфель унес, За меня принялась ты сразу И, по-видимому всерьез. Ты резвилась пантерой гибкой, Ты порхала как стрекоза, Очаровывала улыбкой И закатывала глаза. Млела, томничала, дрожала, Нетерпения не тая, Словом, всячески выражала: Мол, дерзай и я вся твоя! Ах, уж эти мне шуры-муры! Не даешь даже чай допить; Разве можно без увертюры Прямо к действию приступить? Дай опомниться хоть немножко, Не легко мне идти вперед: Ты суха, а сухая ложка, По пословице, рот дерет. Но уж поздно трубить к отбою: — Вторит вздохам твоим кровать… Неужели же я с тобою Должен больше чем флиртовать?!. 1938

«Жизни неудачи…»

Жизни неудачи Я уж не кляну, Здесь, на этой даче В маленьком Клину. Тянутся лениво Дни без суеты; За окном крапива, Солнце и цветы. Запахами сада Веет из окна; На душе отрада, В сердце тишина. И забот не зная, Отдыхаю я Здесь с тобой, родная, Славная моя. 1939 г. Июль. Клин

«Буйству плоти потакая…»

Буйству плоти потакая, Грубо комкая белье, Обнажит рука мужская Тело женское твое. И стремясь скорее к цели, Не щадя грудей и плеч, Он прижмет тебя к постели, Под себя заставив лечь. Чтоб двойник его нескромный Истощить весь пыл свой мог, Отыскав приют укромный Меж твоих горячих ног. 1939 Москва

«Играет патефон «Москва моя!..»

Играет патефон «Москва моя!..» Вино лучится в рюмках и стаканах, Ну, словом, жизнь кипит вокруг, а я Упорно думаю о тараканах. Они имеют длинные усы И очень выразительные лица, И могут забираться за часы И там непринужденно шевелиться. Им жизнь ясна, их жребий не жесток, Без громких фраз и без рукоплесканий Они проводят век свой тараканий, Для них опасен только кипяток. Но

в наши дни кто их побеспокоит? Ведь человеку не до пустяков: Он борется с наследием веков, А керосин к тому же денег стоит. И с грацией нечуждой мне подчас, Тянусь я вилкой к пряному соленью, Приняв за факт, что время к сожаленью Работает на них, а не на нас. 1939

«Как говорят, родом ты из-под Вильно…»

Как говорят, родом ты из-под Вильно, Лет тебе, видимо, за шестьдесят, Тело твое велико и обильно И кой-какие придатки висят. Ты обладаешь корнет-а-пистоном, Пишешь кому-то раз в месяц в Донбасс, И разговариваешь баритоном, Переходящем при пафосе в бас. Кошку свою называешь Карменой, Любишь изрядно попить и поесть, Но несмотря на пошиб современный, Что-то в тебе допотопное есть. Кто же ты в прошлом? Портниха ли, сваха ль Трудно решить, но товарищ Пузен Наш управдом, безусловно твой хахаль, Иль, говоря по-французски, кузен. Лишь он появится, мы замечаем: Потолковав про районный совет И подкрепившись картошкой и чаем, Демонстративно вы гасите свет. А как уйдет он, особенно ярко Рдеешь ты в кухню придя за водой, И ухмыляешься словно доярка, Давшая за год рекордный удой. 1939

«Когда и где и как я сброшу…»

Когда и где и как я сброшу, День изо дня, за годом год, Таскаемую мною ношу Тоски, тревоги и невзгод? А впрочем мне не все равно ли В сознании или в бреду, От страсти, гнева или боли Я, изнемогши, упаду? И пусть бесчувственное тело Поглотит вырытая пасть, Душа теперь еще взлетела И ей на Землю не упасть. Ведь может быть чертя кривую, Ей предназначено идти Сквозь беспредельность мировую По бесконечному пути. 1939 Москва

«С каждым днем трудней мне дожидаться…»

С каждым днем трудней мне дожидаться, Но ведь и тебе невмоготу И вот-вот желание отдаться Я легко в глазах твоих прочту. Сразу вспыхнет кровь моя мужская, Что так долго этого ждала, И уже из рук не выпуская, Я тебя раздену догола. И пока мы льнуть друг к другу будем, Ненасытная моя рука От плечей опустится по грудям И коснется бедер и лобка. И тебя я навзничь опрокину, И наощупь в щелку между ног Как в ножны резиновые вдвину Свой из плоти скованный клинок. 1939 Москва

«Сначала мы, подобно голубкам…»

Сначала мы, подобно голубкам Воркуя, в вечер розовый и синий Лишь робко прикасаемся к рукам И называем милую богиней. Но наша кровь привыкла бунтовать, И через день и в нежности мы грубы, Нам слишком мало руки целовать, Когда так близко шелковые губы. И вдруг в глазах становится темно, Звенит в ушах, а тело как в простуде, И вот мы мнем на бедрах полотно И тискаем батистовые груди. И потеряв богиню и мечту, Захлестнутые страстною волною, Мы ощущаем жизни полноту С обыкновенной женщиной земною. 1939