Нежнее неба

Минаев Николай Николаевич

«Это, брат, не женщина, а сказка!..»

Это, брат, не женщина, а сказка! Ты узнай-ка, кто сия картинка: — Перуанка или гондураска? Бразильянка или аргентинка? Сальвадорка или мексиканка, Из Гаити может быть иль с Кубы, А быть может и доминиканка, У Трухильо скалившая зубы? Боливийка или гватемалка? Колумбийка или костаричка? Впрочем нам ни шатко и ни валко Где бы ни родилась эта птичка. Ведь, во-первых, мы не балаболки, Что нам строить разные догадки! Все они метиски и креолки, Или квартеронки и мулатки. Во-вторых,

возможности, брат, наши Не откроют нам путей к роману: Слишком мало съели мы, брат, каши, Эта штучка нам не по карману. Для нее, брат, плаваем мы мелко, Не простая шашка ведь, а дамка Эта самая венесуэлка, Никарагуанка иль панамка? Значит не приглядывайся зорко И ни у кого не узнавай-ка, Кто она: чилийка, эквадорка, Уругвайка или парагвайка?.. 14 июля 1958. Понедельник

«Массне, Россини, Верди и Гуно…»

Массне, Россини, Верди и Гуно, Пуччини, Вагнер, Глинка и Чайковский В его репертуаре и давно Он угождает публике московской. Он не хватает с неба звезд, но ведь Не всем же быть Карузо иль Мазини, Во всяком случае он не медведь, Рожденный в человечьей образине. Певец давно все это осознал, И, предвкушая гром аплодисментов, Он тянет «ля» как радиосигнал Настройки музыкальных инструментов. <15 июля 1958. Вторник>

«Дул ветер… колыхались провода…»

Дул ветер… Колыхались провода… Качались сосны… Зыбилась вода… А здесь, за чаем, как обыкновенно Твой муж зевал и морщил брови, но Мне почему-то вспомнились Равенна И хмурый Дант, смакующий вино. Уже смеркалось… Где-то за окошком, Грозя друг другу и взывая к кошкам, Вопили отвратительно коты… День уходил без всякого изъяна Для сердца и ума и только ты Гримасничала словно обезьяна. <16 июля 1958. Среда>

«Не пьяные, не просто бузотеры…»

Не пьяные, не просто бузотеры Кричат передо мной, Нет, это современные актеры Сошлись втроем в пивной. Они жестикулируют и с чувством, Присущим всем троим, Клянутся вслух, что живы лишь искусством И дышат только им. Однако эти деятели сцены В стенах театра – тля, Они служители не Мельпомены, А длинного рубля. И пусть они об Ольридже и Кине Здесь подняли галдеж, — Я старый воробей и на мякине Меня не проведешь!.. 24 июля 1958. Четверг

Руслан у Финна («Средь диких скал, в краю тумана…»)

(1 картина 2 действия оперы м. И. Глинки «Руслан и Людмила»)

Средь диких скал, в краю тумана Волшебник добрый старец Финн Встречает витязя Руслана: — «Добро пожаловать, мой сын!..» И в тишине, в глухой пустыне, Отрадой путника поя, Течет как плавная струя Его баллада о Наине. Расстроит он злых козней план, Ему известно место плена; И с благодарностью Руслан Пред Финном преклонил колено. Скорей на север – обрести Вновь ту, кто все собой затмила… И вот – финал: «Там ждет Людмила!..» – «Старец, прости!..» – «Витязь, прости!..» 16

августа 1958. Суббота

«Опять я брожу по осеннему саду…»

Опять я брожу по осеннему саду, Разбросанными лоскутами шурша, Опять умиленье сменяет досаду И успокоенье находит душа. На всем обреченность, везде ожиданье, Повсюду покой и дремота без грез; Болезненною красотой увяданья Отмечены платьица лип и берез. Атласное небо особенно сине И шелковые паутинки висят На палевом клене и сизой осине, А рыжий кустарник как шкурки лисят. Опять ощущаю над мыслями власть я Опавшей листвы и поблекшей травы, И в сердце моем не предчувствие счастья, А воспоминанье о счастьи, увы!.. 10 октября 1958. Пятница

«В старинном парке были мы с тобой…»

В старинном парке были мы с тобой, Он шелестел листвою в этот час, И легкий ветер навевал на нас Дыханье майской ночи голубой. Цвела сирень, луна была ярка, И вот вполголоса запела ты Романс «Не ветер вея с высоты», Слова А. Т., а музыка Р.-К. 1958 г. 12 октября. Воскресенье. Москва

«Нынче долго снилась мне Формоза…»

Нынче долго снилась мне Формоза, Или просто-напросто Тайвань, Остров, где китайская мимоза Заменяет русскую герань. Остров, где, куда не погляди ты, Воровство, мошенничество, ложь, Где все обыватели – бандиты, То есть гоминдановцы все сплошь. Остров, что расцвел бы при поэте, Мог бы стать убежищем всех муз, Где живет единственный на свете В наши дни генералиссимус. Остров, где потерянный был, видно, Но еще не возвращенный рай… Вот поэтому мне и обидно, Что я – я, а не Пынь Дэ-Хуай!.. 13 октября 1958. Понедельник

«Даже и во сне мне не узреть его…»

Даже и во сне мне не узреть его, Долго как и сладко как ни спи я, Папу Иоанна Двадцать Третьего, Что сменил Двенадцатого Пия. Много было Сикстов, Львов, Евгениев, Климентов, Урбанов, Бенедиктов, Меценатов, по распутству гениев, Авторов зловещих интердиктов. Он же не историями длинными Донжуанства или донкихотства Окончательно над гибеллинами Обеспечил гвельфов превосходство. Нет, во имя славы католичества И своей – наместника Христова, Он побил рекорд Его Величества Людовика Восемнадцатого. <7 декабря1958. Воскресенье>

«Наяву ли это было…»

Наяву ли это было Или только мне приснилось, Что каурая кобыла Нехотя жевала силос. Что кудлатый пес хрипуче Гавкал, словно был простужен, А петух в навозной куче Добывал свой скудный ужин. Что я сам в каком-то раже Вдруг запел из «Риголетто»; Помню место я и даже День, когда случилось это. Это было после хмеля, В шалаше у огорода, Двадцать пятого апреля Пятьдесят шестого года. 7 января 1959