Нежность к мертвым

Данишевский Илья

глаза волглого кряжа. Вижу птичьи кости в его ушах. Мелкие

птицы, обглоданные мухоловками до белизны. Лысый и коро-

нованный пастух. Опускает руки и облизывает пальцы, влаж-

ными пальцами по кадыку, болезненно вдавливает его — так

(теперь я знаю) ритуально приветствуют смертных жрецы

трансгенитальной боли — ниже, шуршит по твердой накрахма-

ленной стойке черного жабо, я вспоминаю гравюры Дон Кихо-

та из папиной книги, славные

рыцари на приемах с такими же

красивыми ошейниками, оттягивает его и показывает открытую

рану, цветущую вниз по его груди. Мухоловки. Длинные паль-

цы. Мертвый пастух насекомых шуршит туфлями на большом

каблуке по скоплению их тел. Он служит в честь ржавого

скрипа кармы, Колесо вышито на его робе, колокольчик звенит

как проповедь.

Франциск фон Офтендинген. Она рушится…

Лизавета. …

Франциск фон Офтендинген. Карма рушится. Рвется в

клочья.

Лиза. Я не понимаю.

Лизавета. Депрессия — это когда они проходят рядом с то-

бой. В непосредственной близости. С другой стороны. Они

управляют нашими смутными тревогами, нашими историями,

нашей духовной жизнью.

Лиза. Кто?

Лизавета. Иной Народ. Духи дхармы, ее воля, ее настоящее

намерение.

Лиза. Я не понимаю.

Лизавета. Тебе повезло. Они стали моей поэзией, моей ма-

нией. И теперь я не могу быть понята. Я посмотрела в зеркало

и узнала, что зеркала не существует. Летним днем мой шок

расширил мое зрение. Я узнала изнанку реальности. Повер-

нись. Я хочу начать.

Она пристегивает страпон, и берет Лизу. Та скулит. Лиза-

вета прижимает ее к постели, ложится сверху.

101

Илья Данишевский

Лизавета. Саша, обморок, я смотрю в твои окна, я ловлю

твой снег, я преследую твои дороги, пару мгновений, будто

обычная девочка. Я пытаюсь говорить непонятно, я пытаюсь

быть интересной, не такой, как все. Ты смотришь серо, я отве-

чаю полюбопытней. Я выдумываю завихрения, я очищаюсь

любовью от мертвых. Вот идет снег, мои плечи. Еще непонят-

ней, я заворачиваю твое ненужное время в наши встречи. Ты

не отказываешься, и я ласкаюсь к тебе. Я как бы готова все…. В

моих вьюжных снах ты греешь руки о мою грудь. В моей ре-

альности я рассказываю тебе о моих видениях. О том, что сто-

ит закрыть глаза, иная реальность кажет себя из стен. И ты

зовешь меня в Цюрих женой. Я становлюсь твоим текстом,

твоей гениальностью, твоей черной невестой, исповедью попе-

рек иконы… в стране, где мертвые катаются на лыжах с огром-

ных

гор, мы живем глупой студенткой-медиумом и нищим

преподавателем. Повернись.

Вкладывает ей во влагалище.

Лизавета. Я диктую их в твою жизнь. Я надиктовываю

свою любовь. Я говорю, что он поднял свою руку и поманил

меня пальцем, я говорю, он заставил одну из мухоловок стре-

котать по моей ноге, я говорю, что было жарко, что она про-

никла в меня. Я говорю, никакой крови. И даже кажется, что

это сон. Но уже ночью я ощупала себя там и достала тончай-

шую лапку. Как на его короне. И это не сон. И он не сон. Так

— моя любовь становится твоим текстом, я говорю о твоей

гениальности, и с этими словами проходит моя любовь, ее все

меньше, и вот конец.

Лиза. Ты ушла?

Лизавета. Нет. Я с ними. Мы вампиры-в-троем. Деньги,

слава и книги. Мы пьем кровь по кругу. Мы умерли давным-

давно. Призраки 21-века. Брендовая одежда, проститутки, лег-

кие наркотики, головокружительная карьера, страстная гомо-

сексуальность, мебель Тюдоров, полный шик. Но мертвые

больше не говорят со мной. Мертвые больше не говорят с ним

сквозь меня. Мертвых больше нет.

Лиза. Почему?

Лизавета. Мы думали, мертвые отдали все. Но нет, мертвые

— забрали. Нам больше нечем платить ржавой карме. Ее коло-

кольчики теперь для других. Оденься.

Лиза. А что твой муж?

102

Нежность к мертвым

Лизавета. Он живет гениальностью, которой нет. Он — как

все. Его глаза светятся пустотой. В них только его любовник.

Жадный книгоиздатель и гений продаж. В них только — высу-

шенная женщина, опустошенная фабрика его романов. Я бы

хотела заламывать руки, я бы хотела трагедию, но нет.

Но больше всего я бы хотела, чтобы тот огромный мужик

выебал меня по-человечески, и моя жизнь бы испортилась. В

ней была бы общепонятная тьма. Я хотела бы плакать, и чтобы

он меня ебал до смерти. Чтобы он задушил меня. Пусть бы он

утолил свою похоть моей крохотной писькой. И это было бы

лучше, чем все, что было после…

…

Георге на презентации. Очередной презентации. Ей просто

нужно занять чем-либо голову, пока идет по улице, поэтому

она вспоминает ту презентацию со стороны Георге. Ему холод-

но от правды. Его гений — продается усилиями продаж. Каж-