Нежность к мертвым

Данишевский Илья

только бы если он существовал, то подарил бы мне именно это;

я рассказал, что в моих книжных шкафах есть пустые полки

для книг Марка, в моем сердце нет ничего, кроме Марка, что я

заготовил для него свое завещание, что всему своему крохот-

ному кругу друзей я рассказал о Марке, но забыл добавить, что

его — не существует; и все они думают, что уже много лет я

живу с прекрасным мужчиной по имени Марк, все мои друзья

думают, что я счастлив,

я пересказываю им наши диалоги с

Марком, наши мечты, наши будни, наши выходные, я нахожу

поводы, чтобы их не знакомить, но никто даже не сомневается

в существовании Марка, я знаю и рассказываю о нем каждый

фрагмент, каждый час нашей воображаемой жизни, я задыха-

юсь от любви к нему, я плачу по ночам без него, иногда — он

уезжает из моего разума в командировки на две недели, и я

жду, и я жду его с трепетом, мы будто говорим с ним по теле-

фону и пишем друг другу длинные письма, я пишу ему, что

скучаю, и он отвечает мне тем же, я рассказываю ему, какие

новости на работе, чем я живу в эти скучные дни, когда его

нет, когда его нет рядом, и тут же придумываю, чем Марк за-

нят там без меня, в чем его дни, что на работе и какие у него

настроения; я выдумываю стихи, которые Марк посвящает мне,

и показываю их друзьям — собственные стихи! — и они гово-

рят, что у Марка определенно талант, и я даже чувствую за

него гордость, но одновременно и боль, ведь это — мои стихи к

Марку! — и я говорю своим друзьям, что он замечательный, что

я горжусь им, что я люблю его больше жизни… пусть все это

станет частью комнаты с синим бархатом. Я хочу, чтобы это

было так.

108

Нежность к мертвым

Босния выгодно отличалась от прочих женщин подобного

возраста — она не пыталась спасти мир, не рассуждала о мора-

ли, не сокрушалась об ошибках, она принимала вещи такими,

какими они являют себя в первое мгновение: мужчина мечтает

носить девичье платье и выйти замуж; боль сиамских близне-

цов при потере второй половины надломлено-острая. О своей

умершей сестре она рассказывала ровно столько, сколько тре-

буется для пояснения угреподобных шрамов во всю спину —

операция по разделению очень сложна, и сердце одного из

разделяемых иногда не выдерживает. Жизнь теряет к подоб-

ным женщинам — ставшим несколько… однобокими — всякий

интерес, как только чудо медицины сверкнуло скальпелем, и

приходится идти в проститутки. Она сказала, что у ее отца

было хорошее

чувство юмора, оно выразило себя полностью в

сросшихся торсами Боснии и Герцеговине, но после навсегда

покинуло этот круп и отправилось искать себе более здорово-

родящую жену и более славное потомство. Босния не сокруша-

лась. Ее талия была прекрасной собеседницей. Ее ноги были

прекрасными собеседниками. Все ее тело было заунывной пес-

ней о главном — смерти. После совокупления, она отходила к

окну и закуривала, и мы начинали нашу любовь: поочередно

рассказывали друг другу истории, она мне о Марке, о выду-

манных моментах нашей с ним совместной жизни, во всех

деталях, без всякой робости она ныряла в омуты наших взаи-

моотношений, придумывала поводы для ссор и под мою мас-

турбацию бурно описывала «примирения»; я же рассказывал ей

о том принце, что ворвется в царство синего бархата и похитит

свою шрамированную королеву; о том евнухе, которых выхва-

тит ее из семяизвергающих простыней; о кастрированном ко-

ролевстве, которое она получит в приданное. Мы говорили

намеками, сказками и ложью. Пусть наши жизни и лежали за

пределами веры в фантазии, сами фантазии были ценнее обыч-

ной человеческой жизни. Она мечтала о рыцаре с красным

знаменем, на котором золотом вышит перечеркнутый пенис, а я

— о красном и дымящемся в мою сторону рыцаре с багровым

пенисом, о часах и минутах нашей радости; она — о тишине, о

часах и полуночных часах бесконечной фригидной беседы; она

хотела жизни похожей, на сломанный палец, я — жизни, как

вправленный перелом, чтобы кость снова на своем месте; она —

о странах, где люди ползают перед огромными блохами на

109

Илья Данишевский

коленях, где на склонах (фоном — красный-красный или кровь-

из-аорты рассвет/закат) молятся кастрированному Вакху, где

пляшут освобожденные куртизанки, давшие обет целомудрия,

где женщина присаживается и плачет золотым дождем без

страха быть изнасилованной; я думал о Марке, том доме, кото-

рый я выбрал для нас, и Босния рассказывала мне о тихих

днях, осенних и зимних днях, летних, весенних днях, которые

мы с ним вместе проводим денно и нощно, наших поездках на

реку, где поют комары, где мы — я и он — на медвежьей шкуре

в одном из бунгало; я выдумывал для Боснии диковинные

страны, я рассказывал ей книги, которые она никогда не чита-

ла, и делал ее главной героиней, я переписывал для нее эпило-