Незримый гений
Шрифт:
При этих словах веселая улыбка на лице Коннера сменилась свирепым оскалом.
— Не говори о себе так, Бри. Ты — самая проницательная особа, какую я когда-либо имел удовольствие знать. Я доверяю твоим инстинктам. Если ты чувствуешь, что здесь должно что-то произойти, это произойдет. Ты всегда заранее знала о многих вещах. И это ведь нельзя объяснить обычными галлюцинациями, так? Поэтому я хочу быть рядом, чтобы помочь, чем сумею. Не забывай, что и ты — единственная семья, которая есть у меня! — напомнил он, когда они прошли сквозь парадный вход театра в ярко освещенный холл.
Быстро заморгав, когда свет резанул по ее восприимчивым глазам, Брилл тихо заметила:
— Прости, Коннер.
Коннер вздохнул и с любопытством оглядел пышное убранство.
— В одном французам нельзя отказать… — начал он серьезно, — они эксперты по части расширения границ благопристойности, — он захохотал, намекающе указывая бровями на непристойные формы статуй обнаженных женщин, обрамляющих главную лестницу.
На секунду Брилл хотела было прийти в ужас от бесконечных непристойностей брата, но потом отказалась от этой идеи. Да и какой смысл? Он постоянно подтверждал звание полного и законченного прохвоста. Кроме того, это и впрямь было очень смешно.
Брилл прижала ладонь ко рту, пряча смешок, слетевший с ее губ в ответ на возмутительный комментарий. Ее брат был одним из тех немногих людей, которые могли пробиться сквозь пелену скорби, которая, казалось, навечно отделила ее от остального мира. Коннер заставлял ее забыть, что она отличается от других, забыть о том, что она нашла и потеряла. Рядом с ним она вновь чувствовала себя юной. Он напоминал Брилл о времени, когда они по ночам рассказывали друг другу истории о привидениях и корчили рожи через обеденный стол. Всегда напоминал ей о времени, когда они все были счастливы, до того, как умерли отец и мать, до того, как она похоронила мужа и была вынуждена растить дочь в одиночку.
Но, как это обычно бывало, смех бежал из глаз Брилл, сделав выражение лица каким-то пустым — хотя она и продолжала улыбаться.
— А ты эксперт по благопристойности? Сдается мне, дорогой братец, что именно ты голым и пьяным носился по шотландским пустошам после вечеринки в честь твоего восемнадцатилетия, — ответила она, надеясь смутить его воспоминаниями. Но, вместо того чтобы выказать малейший признак стыда, Коннер запрокинул голову и разразился смехом; веснушки на его носу резко выделились в свете ламп.
— Я забыл об этом, Бри! Черт меня возьми, если это не была лучшая попойка в моей жизни! Ирландский виски лучший в мире.
Брилл выразительно возвела глаза к небу и потянула его вверх по главной лестнице.
— Пойдем. Давай выбираться из толпы. Я устала от того, что все эти богатые старые курицы глазеют на меня.
Коннер огляделся поверх головы сестры; его взгляд ожесточился. «Если бы на нее таращились только престарелые богатые аристократки, я бы так не тревожился. Она даже не осознает, что мужчины никогда не обращают внимания на ее волосы — их чересчур отвлекает ее лицо», — думал он, коротко оскалившись на пялящегося в их сторону французского аристократа. Тот вздрогнул от столь неподобающего джентльмену поведения Коннера и быстро отвернулся. Брилл, продолжая тянуть брата за руку, не подозревала ни об обмене взглядами, происходящем у нее над головой, ни о том, что разыгрывалось в это самое время за кулисами театра.
*
Кристина сидела перед огромным зеркалом в своей гримерной, рассеянно глядя на свое бледное отражение. Рукав костюма испанской крестьянки
Она лишь смотрела в зеркало, которое теперь хранило так много воспоминаний — хороших и плохих. Одинокая слеза выкатилась из ее больших карих глаз и сползла по щеке. Трясущейся рукой она быстро вытерла ее, по-прежнему не двигаясь. Улучив момент, Кристина сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь унять дрожь во всем теле.
Она знала, что сегодня уничтожит мужчину, который был ее защитником и учителем многие годы. Она разобьет ему сердце на тысячи осколков, и когда сделает это, часть ее собственного сердца разобьется вместе с ним. Привязанность и уважение, которые она когда-то испытывала к своему ангелу, бежали от ревнивого и темпераментного мужчины, которого она узнала. Его властные и импульсивные поступки испугали ее больше, чем когда-либо могло напугать его обнаженное лицо. Но она видела, что других вариантов нет. Если она хочет быть счастлива, ей придется сделать так, как сказал Рауль. А она отчаянно жаждала быть счастливой. Счастливой со своим прекрасным и нежным Раулем.
Кристина отвернулась от зеркала и оцепенело вышла в коридор. Ассистентки последовали за ней, совершая последние манипуляции над ее волосами и костюмом, перед тем как прозвучит сигнал о ее выходе на сцену.
Она не могла лгать самой себе и утверждать, что лицо Ангела не оттолкнуло ее. Шок от вида его уродства лишил ее на время дара речи, ужаснув до глубины души. Она никогда в жизни не думала, что человеческое существо может быть настолько уродливо, что нормальные черты лица могут быть так искажены и нарушены. Даже сейчас при мысли об этом ее сердце пустилось вскачь, а живот скрутило. То, что она увидела на правой половине его лица, составляло ужасающий контраст с левой. Словно в насмешку, левая половина его лица была непростительно хороша. Строгая линия челюсти, прямой аристократический нос и ярко-синие глаза вместе создавали картину совершенной мужской красоты. «А между тем правая сторона его лица…»
Только она начала погружаться в свои мысли, как заметила Рауля, с напряженным лицом выходящего из бокового коридора. При виде него Кристина оставила размышления и бросилась в его объятия. Юные ассистентки отстали, оставив их наедине.
— Рауль, я боюсь, — рыдала Кристина, пока он успокаивал ее и покрывал нежными поцелуями ее лоб.
— Все будет в порядке, Кристина. После этой ночи мы сможем быть вместе. — Та кивнула и неохотно высвободилась из объятий Рауля. — Я буду следить из зрительного зала. У каждой двери будет стоять охрана. Он больше не сможет никому причинить вреда. — Рауль проводил ее до сцены и оставил с остальными исполнителями. Он бросил на нее последний ободряющий взгляд, после чего развернулся и поспешил на свое место в зрительном зале.
Кристина стояла, заламывая руки, пока гасло освещение в зале, а огни рампы разгорались ярче. Занавес подняли, открывая хор, стоящий среди декораций, изображающих ад. Деревянные языки пламени и клубы искусственного дыма заставили зрителей благоговейно вздохнуть, но когда хор запел, все прочие звуки прекратились.
Пьянджи, ведущий тенор, занял свое место на сцене рядом с ведущим баритоном. Полноватый певец вскоре исчез за красным занавесом, сигнализируя о выходе Кристины. Когда она шагнула прямо к рампе, ее дрожь утихла, а тревога на ее личике сменилась мечтательным выражением. Помимо прочего, она была великолепной актрисой. «И смилуйся надо мною небо за то, что я должна сейчас сделать».