Незримый гений

Kay Blue Eyes

«Она лгала тебе». В голове Эрика вновь возник неприятно знакомый голос, мерцающий в бесконечных черных коридорах его воспоминаний и освещающий прошлое, которое он с таким трудом старался забыть последние несколько месяцев. Предательство, душевные муки и разбитые мечты снова и снова сотрясали его разум, превращая в обидчивого параноика вопреки тому, что он знал — каждое отдельное странное происшествие было тщательно спланировано.

Это было хуже всего — Эрик знал, что Эндрю каким-то образом стоял за каждым исчезновением, однако не мог поймать его или его слуг на месте преступления. Лорд Донован был одним из самых осмотрительных людей, с которыми Эрику приходилось сталкиваться за долгие годы. Он великолепно

изображал заботливого деверя и одновременно опутывал дом пеленой неразберихи. Ни разу он не вышел из своей роли, ни разу тьма его угольно-черных глаз не выдала планов, которые, несомненно, роились у него в голове. Эрик едва не рвал на себе волосы от огорчения, когда все его теории относительно того, как Эндрю это проворачивает, оказывались несостоятельными.

«Мой разум коснулся самый дальних областей человеческого воображения, постоянно выходя за пределы, чтобы объять неведомое. Никогда ни одно знание не оказывалось выше моего разумения, не было ни одного ремесла или искусства, которое бы не поддалось мастерству моих рук, а теперь я не могу определить, каким образом этот человек неуклонно разрушает мое положение в этой семье!» С рычанием стиснув подлокотники кресла, Эрик смотрел в никуда, снова и снова прокручивая в голове каждую странность, которая произошла за последние несколько дней. Вновь его разум был пуст, его сосредоточенность подрывал шепот отравляющих доверие сомнений. «Она лгала… совсем как Кристина…»

Будучи человеком, привыкшим отвечать ударом на удар, Эрик дважды за последние несколько дней незаметно подсыпал довольно сильное слабительное собственного изобретения в еду и питье Эндрю. Лекарство вызывало у того ужасную болезнь, длившуюся целыми часами, что сокращало его визиты, пока он не перестал оставаться на обед. Эндрю не был идиотом, он, без сомнения, раскусил хитрость Эрика, вот почему уже этим утром в сводящих с ума исчезновениях произошло роковое изменение. Два дня неосведомленной жертвой планов злоумышленников была Брилл, но вдруг этому пришел довольно неожиданный конец. Этим утром настала очередь Эрика проснуться лишь затем, чтобы с болезненным страхом обнаружить пропажу некой своей собственности. Он не представлял, что способен так быстро утратить контроль.

Ранее тем же утром

Эрик медленно открыл глаза, спросонья моргая от теплого желтого солнечного света, проникающего сквозь занавеси в его комнату. Какое-то время он лежал на боку, разглядывая этот приятный свет, вырисовывающий узоры на ковре. За все месяцы своего пребывания в доме Брилл Эрик так до сих пор и не привык просыпаться, ощущая на лице солнечные лучи — это все еще потрясало и восхищало его каждое утро. Здесь свет был приветливым, даже безопасным. Солнце, освещавшее его в этом доме, было совершенно не похоже на солнце из его прежней жизни. Из-за этой рассеянности у Эрика ушло довольно много времени на то, чтобы сообразить — что-то не так. «Боже, я чувствую себя странно».

Он осознавал, что лежит на правом боку, однако несколько секунд спустя его внезапно будто ударило — он ощущал щекой наволочку. Поднеся руку к правой половине лица, Эрик подскочил на кровати, когда его пальцы коснулись плоти вместо гладкой маски. Он не помнил, снимал ли маску на ночь и куда мог ее положить.

Парализующий ужас, сперва заставивший оцепенеть его разум, был инстинктивным, с раннего детства вколоченным безжалостной рукой матери, учившей его бояться собственного лица — и жизни без защитного покрова. Эрик лихорадочно скидывал на пол одеяла, подушки и простыни, шаря по кровати в поисках маски, как будто мог наткнуться на нее где-нибудь среди белья. К тому моменту, когда он начал переворачивать матрас, его чувства утонули в тошнотворном мареве ужаса. «Думай, думай… она должна быть где-то в комнате. Я просто снял ее и забыл, куда положил».

С

трудом собравшись с мыслями, Эрик осторожно оглядел комнату, подавляя животную панику, грозящую омрачить его рассудок при малейшей потере контроля. Спустя несколько минут, когда все укромные места в комнате были тщательно обысканы, он медленно осознал страшную правду. Маски в спальне не было. С растущим ужасом Эрик неверяще посмотрел на дверь. Он должен был отважиться выйти из комнаты без надежности маски, без той защиты, которую она давала. Он не выносил этого с самого детства.

И пока Эрик сидел, безмолвно глядя на дверь, в его голове что-то сдвинулось с места, позволив всему напряжению последних дней победить здравый смысл. Скрытый голос, который безошибочно вел его через тяжелейшие годы жизни, снова зазвучал в нем, отравляя мысли и вынуждая сердце почти болезненно колотиться в груди. Все подозрения насчет Эндрю смыло отзвуками этого ужасающего холодного шепота. Вместо этого разъедающая злоба его разума обратилась к единственной персоне в доме, которая, будучи женщиной, олицетворяла каждые предательство и боль в его жизни, — к Брилл. «Она взяла ее… должно быть, она взяла ее. Вчера в доме никого больше не было».

Смятение быстро переросло в гнев, бережно укутавший Эрика своим теплом, оградивший от жестокого мира, от легкомыслия его женской половины. И когда тиски неистового бешенства сомкнулись на его разуме, Эрик вылетел из спальни, прикрывая одной рукой лицо, а другой яростно снося все с журнальных столиков, скидывая многочисленные безделушки на пол — только затем, чтобы послушать, как те разбиваются. Эрик рыскал по коридору, и необходимость разломать что-нибудь пульсировала в его теле, заставляя стискивать зубы и посылая по мышцам приступы дрожи.

В тот миг, когда ярость стала опьяняющей, из-за угла выбежала бледная от волнения Брилл. Когда она посмотрела на Эрика, тот прикрыл лицо и второй рукой, чувствуя себя голым от ее обеспокоенного внимания: кожа едва ли не горела там, где ее касался взгляд Брилл. На краткое мгновение он представил эти глаза среди окружающей его толпы, уставившиеся на него в оцепенелом страхе, уставившиеся на дьявольский кошмар его лица. Сердце Эрика вскипело от этого неясного видения, протестуя против туманящих рассудок воспоминаний.

Потом Брилл заговорила с ним, спрашивая, что случилось, но Эрик, погруженный в себя, не слышал ее. На Брилл обрушились ужасные обвинения и оскорбления; слова, рождавшиеся в его голове, вылетали изо рта стремительным ядовитым потоком. Затем, кинувшись прочь от напуганной женщины, Эрик с грохотом промчался по коридору, непрерывно вопя вертевшиеся на языке злобные обвинения. Подобно урагану, он несся через каждую комнату в доме, и за ним по пятам следовали торопливые шаги Брилл. Ее близость и его собственное отчаяние затягивали Эрика, и стены сжимались вокруг, выдавливая из легких весь воздух. Пойманный в ловушку собственной истерики, он споткнулся о перевернутое кресло и рухнул на колени, по-прежнему лихорадочно прижимая ладони к лицу.

Непрошенные видения холодных стальных прутьев и сверкающих ужасом глаз во тьме кишащего крысами шатра проплывали перед его крепко зажмуренными глазами. Внезапно почудилось, что он больше не стоит на коленях на полу в библиотеке Брилл, а сидит на рыхлой куче грязной соломы. Эрик практически ощущал через ткань брюк колючие уколы соломинок, ощущал потрясенные вздохи и крики, вызванные видом его обнаженного лица и отдающиеся глубоко в животе.

Он отстраненно услышал прорезавший воздух жуткий вой, рвущий барабанные перепонки своей душераздирающей высотой. Лишь сделав глубокий вдох, Эрик осознал, что звук исходит из его собственного горла. Съежившись на полу, он спрятал голову между коленей и сцепил руки на затылке. Он спрятался от света, ненавидя его с той же силой, с какой радовался утром.