Незваная
Шрифт:
— Будем считать, ты вернула должок.
В ответ на непонимающий взгляд Мстиславы Чубатый злобно прошипел:
— Когда ты тягу дала, думаешь, кого отец стал батожить? Ничего, я утёк от него через год и отблагодарил за всё с придатком: пустил ему во двор красного петуха.
Желан скрипуче рассмеялся, и от его мстительного оскала у княжны по рукам пробежали мурашки. Безотчётно она коснулась израненных запястий. Судьба Незваны понемногу становилась яснее. Но если Желан будет считать, что может ею помыкать, как, очевидно, поступали в их семье, то судьба Мстиславы примет скверный
— Я иду в город. Забирай серебро, — Мстислава кивнула, делая вид, что имеет выбор и расстаётся с монетами добровольно, — и покажи мне дорогу, вот и будем квиты.
Кажется, догадки Мстиши оказались близки к истине — Желан явно не ожидал от сестры подобного своеволия. Он нахмурился, и княжна приготовилась к худшему, когда молодое, но уже испитое лицо вдруг прояснилось, точно Желана посетила светлая мысль.
— В город, говоришь? Так нам по пути. Мы как раз на зазимскую ярмарку лыжи навострили. Вот и проводим тебя чин по чину, сестрёнка, — хохотнул он, — с бережатыми.
Накормив Мстишу какой-то сомнительной похлёбкой, её уложили поближе к костру, что, наверное, считалось почётным местом. Но несмотря на вежливое обращение, княжна не обманывалась: положение её было шатким, ведь подельники Желана не могли не замечать его очевидного пренебрежения к сестре. И следующее утро лишь уверило Мстиславу в справедливости её догадок. Она чувствовала это во взглядах, брошенных исподтишка, в словах, которые ощупывали её и Желана, пробуя, насколько далеко им позволено будет зайти. Иногда разбойники шептались, поглядывая на гостью, а иногда и вовсе не стесняясь её присутствием переходили на свой, как Мстислава называла его про себя, «лешачий» язык, что она слышала в далёкий вечер засады на мосту.
Чубатый же только усугублял дело. На следующий день он походя бросил, чтобы Мстислава помогала стряпать дневальщику, «раз ни на что иное не годится». Скрепя сердце, княжна подчинилась: кто знает, что ещё могло прийти на ум её «братцу»? Лучше было согласиться на меньшее из зол. Но ответ Желана на вопрос, когда они, собственно, будут выдвигаться в город, оказался столь же раздражённым, сколь и неопределённым. Тогда Мстислава заметила, что не хочет становиться обузой и доберётся сама, попросив лишь показать дорогу, но получила отказ.
Кажется, она очутилась в плену.
Мстиша не понимала, зачем Желану удерживать её, и от этого становилось вдвойне не по себе. Можно попытаться убежать, но она не была уверена в своих силах, а шутить с душегубами не хотелось. Княжна не знала пути, и снова бродить по чаще среди диких зверей казалось страшнее, чем оставаться с людьми, пусть даже такими.
Обмозговав как следует своё положение, Мстислава решила выждать и сделать всё, чтобы его облегчить. Быстро стало понятно, что быть нелюбимой сестрой вожака — незавидная участь, но помощь пришла с неожиданной стороны.
Управившись с готовкой, княжна уселась чуть поодаль ото всех и принялась перебирать свои нехитрые пожитки, наводя порядок в мешке, что накануне разорил Желан. Мстислава заметила, что к ней подошёл один из разбойников, только когда его тень упала на мох, на котором княжна
— Здравствуй, Незвана, — почти робко пробормотал он. Его бегающие глаза и беспокойно ковыряющие ноготь пальцы плохо вязались с лихой наружностью. Если бы Мстиша не была так напугана, то, наверное, улыбнулась этой нелепости.
— И тебе не хворать, — вспоминая вечную Незванину неприветливость, буркнула Мстиша — её до сих пор передёргивало от чужого ненавистного имени — и вопросительно воззрилась на мнущегося разбойника. Краем глаза она заметила, что к ним приблизилась пара его подельников.
— Ты ведь у колдуна в ученицах жила, — несмело поднял он взгляд на княжну и, смущенно улыбнувшись, добавил с придыханием: — Люди бают, что ворожеей стала.
У Мстиславы ёкнуло сердце. Только теперь она поняла, как смотрели на неё все эти люди. Все, кроме «брата» — тот видел лишь никчёмную сестрицу, на которую, очевидно, обрушивались отцовские колотушки. Здоровый детина стоял перед ней, точно нашкодивший малец, и душа Мстиши радостно встрепенулась от знакомого, давно забытого ощущения — вкуса власти. Чувство почти явственно пьянило, и княжне пришлось заставить себя опамятоваться. Горький опыт подсказывал, что людям нельзя доверять. Особенно таким. Сегодня они готовы лобызать землю, по которой она ступает, а завтра утопят в придорожной канаве.
Вместо ответа Мстиша медленно и с достоинством кивнула, как если бы отвечала недалёкому боярину на глупый вопрос на батюшкином пиру.
— Тогда, может, знаешь снадобье или хитрость какую, беде моей пособить...
Разбойник снова бессмысленно улыбнулся и потупился. Мстислава молчала, не собираясь помогать ему в очевидном затруднении.
— Вишь, у меня… Ну, как бы сказать... Михирь мой, того, значится…
— Да невстаниха тебя замучила, Блоха, так и говори прямо, неча кругами ходить! — раздался рядом заливистый хохот.
Блоха совсем скуксился и, понуро повесив голову, слабо кивнул.
Мстиша едва удержалась, чтобы не фыркнуть. Её злили собственная беспомощность и зависимость, в которую она попала от каких-то проходимцев, злили мерзкие рожи, с неприкрытым любопытством пялящиеся на неё и жадно предвкушающие смущение и стыдливость забитой деревенской девчонки. Мстислава не испытывала к гадкому Блохе ни толики сочувствия, и ей было приятно его унижение. Но она понимала, что нельзя позволять себе ни смутиться — благо, княжна едва ли знала это чувство, — ни дать слабины. До сих пор никто из этих дикарей не посмел прикоснуться к Мстише, но её безопасность всецело зависела от благосклонности Желана, на которую не приходилось рассчитывать. Но если она сумеет поставить себя как сведущая в волшбе колдунья, у неё появится более прочная опора под ногами. Никто не хочет связываться с ведьмой.