Нгуен Минь Тяу След солдата
Шрифт:
– Подправлять-то нечего, - устало ответил Кхюэ.
– Бомба попала в пристройку, и от дома ничего не осталось. Когда я вернулся, уже и руины разобрали.
– Маме получше стало?
– Она умерла…
– Умерла?!
– Живот во многих местах был поражен осколками, так что ничего нельзя было поделать…
– Сестра уже знает?
– после долгого молчания спросил Лыонг.
– Я догадался, что вы не успели ее повидать. Когда мы проходили через пункт «Б-34», я оставил для нее письмо. Подруги передадут в школу медсестер. Написал, что мама и братишка погибли.
– Может, лучше было бы не писать?…
– Сначала я тоже так думал, но потом решил, что она человек взрослый. Рано или поздно, но все равно ей придется сообщить.
И Кхюэ во второй раз после возвращения пришлось рассказать свою печальную историю. Впервые он поделился с Кинем как-то вечером, когда они уже улеглись спать. Больше никому из своих самых закадычных дружков-разведчиков, даже каптенармусу Дао, с которым он был очень близок, Кхюэ не хотелось рассказывать о том, что он видел дома.
Когда он приехал, все было кончено: на месте дома зияла воронка, а на кладбище появились две свежие могилки - матери и братишки. Отец совсем ослаб, вдобавок у него страшно распухли суставы, и он целые дни сидел, беспомощный, в окружении трех оставшихся маленьких детей. За пять дней, проведенных дома, Кхюэ ни часу не оставался без дела. Из соломы, глины и всяких остатков, которые натащили соседи, ему удалось соорудить небольшую хибарку; он разделил ее на три клетушки. На пятый день он подправил могилы, а затем вместе с парнями и девушками из ополчения вычистил и собрал три новенькие, только что присланные из уезда винтовки. Вечером он вскинул на плечо свой вещмешок и на прощание погладил по голове малышей. Его вышло провожать все село. Он обогнул зиявшую глубокую воронку и направился к железнодорожной станции. Тихая, безмолвная фигура отца поджидала Кхюэ на краю поля. «Иди, сынок, отомсти за мать и братишку, - прерывающимся слабым голосом сказал отец.
– О нас не тужи, односельчане помогут мне поднять маленьких». Впервые за всю самостоятельную жизнь Кхюэ получал напутствие от отца. Слабый, болезненный и тихий человек, отец никогда не поднимал на детей руку, никогда не повышал голоса и единственную свою опору видел в жене. Немало повидавшее, огрубевшее сердце Кхюэ дрогнуло. Налетевший с поля ветер поднял пыль над гудевшими от приближавшегося поезда рельсами. Вдали уже показался окутанный клубами пара паровоз. Полу коричневой отцовской рубахи трепал ветер, в кармане у отца позвякивали табакерка и зажигалка. Кхюэ наскоро простился с отцом, рукавом гимнастерки смахнул непрошеные слезы и бросился к станции…
– Ты, кажется, ветеран пятого предприятия{20}?
– спросил Лыонг, стараясь отвлечь Кхюэ от грустных мыслей.
– Я здесь несколько раз встречался с их разведгруппами.
– На южном направлении какие подразделения стоят?
– Там полно народу. Только пехотных частей три или четыре, а артиллеристов и подразделений поддержки столько, что не упомнишь всех условных названий.
– Когда начнется операция?
– Я не в курсе, об этом повыше знают. Но, по-моему, еще не скоро начнут, так как нужно сделать запас боеприпасов и продовольствия.
* * *
На следующий день Кхюэ вместе с Кинем вернулись на КП полка.
5- й полк был уже полностью сосредоточен в нужном месте. Все -от штабистов до солдат боевых подразделений - получили задачу немедленно перебросить боеприпасы и продовольствие со складов в район предстоящих боевых действий.
Прежде узенькие, незаметные тропинки, проложенные в глухой, девственной чаще первыми пришедшими сюда подразделениями, теперь превратились в растоптанные, расхоженные дороги. Появились и новые многочисленные тропы, на которых сухие сучья и кустарник то и дело норовили попасть в глаз. По всем дорогам и тропам взад и вперед сновали группы солдат. В одну сторону шли налегке, перекинув вещмешки через плечо, а в другую - тащили тяжелую ношу.
– Привет!
– обрадованно кричал какой-нибудь боец, завидев ребят из 5-го полка с зажатыми в уголках рта сигаретами.
– Шикуете с дымком? Сразу видно, что недавно из тыла! Много курева осталось-то?
– Где там!
– с сожалением вздыхал шедший следом за Кхюэ парень.
– Уже на исходе, на каких-нибудь пару дней и хватит! А что это вы порожними идете? Может, на прогулку собрались?
– Тоже скажешь! За рисом да за снарядами… Что мы, хуже других, что ли? Поделились бы табачком, а? Не оставьте нас, бедных, неимущих, своей заботой.
– Бедный я, горбатый, узка для горба моего кровать… - горланил кто-то полюбившуюся солдатам шуточную песенку про бойцов-носильщиков, а другой, сгорая от нетерпения, сетовал:
– Уже на фронте, а еще ни одного американца в глаза не видел!
– Скоро увидишь!
– Эй, расступись!
– перекрыл шум громкий крик.
– Дорогу железным каскам!
Кхюэ, согнувшись под тяжестью сорокакилограммовой ноши на спине - огромный вещмешок с рисом и винтовочными патронами да два деревянных ящика, - торопливо пробирался вперед; маленькая юркая его фигура быстро мелькала среди тюков, ящиков и оружия, наваленных вдоль дороги.
Одно из подразделений снималось со стоянки, его место тут же занимало другое, только что подошедшее. У обоих в хозяйстве было по нескольку свиней, и теперь они со связанными ногами и рылами, свирепо визжа, лежали вверх брюхом на прикрепленных вдоль спины дощечках у обочины дороги. Один из кашеваров попытался взвалить на спину самую крупную свинью, но путы на передних ее ногах ослабли, она вырвалась и бросилась наутек, взбрыкивая и яростно раскидывая уложенные в ряд вещмешки, корзины с подвесами и кули с сушеными овощами. Зацепив пулеметную ленту, свинья потащила ее за собой, рассыпав по грязи блестящую медь пуль. Под пронзительные крики «Держи ее, держи!» свинья выскочила к ручью прямо на голых, выходивших из воды солдат с большими, тяжеленными вещмешками на голове. Разъяренное рыло с оскаленными клыками ткнулось прямо в какого-то парня, оторопевшего от неожиданности и пронзительного свинячьего визга. Раздался оглушительный хохот множества глоток.
Кхюэ выбрался из ручья на берег и начал одеваться. Вдруг он услышал возглас:
– Кхюэ, дружище, ты ли это?
Поодаль одевался какой-то уже немолодой мужчина. Отвернувшись к кустам, он подпрыгивал на одной, еще голой, ноге, а другой пытался попасть в брючину.
– Сколько же мы не виделись?
– обернулся он к Кхюэ, справившись наконец со своими вымокшими брюками.
– Подожди меня чуток, сейчас я подойду.
Спустя минуту оба уже сидели рядом на своих вещмешках. Это был политрук того батальона 5-й дивизии, в котором раньше служил Кхюэ. Политруку было уже под сорок. Обветренное лицо, крупный нос, жесткая щетина щек и подбородка - все это придавало ему мужественный, волевой вид. Они когда-то были друзьями, и Кхюэ сейчас даже раскраснелся от радости.
– Ты теперь где?
– спросил политрук, протягивая Кхюэ кисет с махоркой.
– Четвертое предприятие, - ответил Кхюэ, принимая кисет. Глядя на густую щетину своего бывшего политрука, Кхюэ заметил: - Что-то вы постарели, или, может, это так кажется из-за того, что обросли?…
– Я сейчас в группе подготовки операции. Мы здесь уже полтора месяца. На щетину не удивляйся. У меня за одну ночь такая отрастает, что никакой маскировки не надо! Послушай, парень! В апреле прошлого года после боя за высоту 31 я отправил твои документы вместе с наградным листом в отдел кадров госпиталя. А твоя личная карточка до сих пор хранится в батальоне, и считается, что ты находишься на излечении…