Ни богов, ни королей
Шрифт:
— Да, я видел твоё посвящение, Дэйн. — улыбнулся казначей, но улыбка тут же покинула его лицо. — Однако я здесь не для того, чтобы предаваться воспоминаниям. Ты не думал, что творится с нашим королём?
— Развес ним что-то не так? Эдвальд разве что стал жёстче, но я думал, это вполне нормально для того, кого травили и сводили с ума.
— А эти реформы? — не унимался Явос.
— Он желает наверстать упущенное. — Дэйн замолчал и прислушался, точно ли никого нет поблизости. — В конце концов, он столько времени был безвольной марионеткой Велерена.
— Но какие реформы! Эти серые отряды, погромы, эта женщина во главе Церкви трёх… Да и какая она теперь «Церковь трёх», если во главу её поставлено такое божество, как Калантар! — казначей тяжело вздохнул. —
— Осторожнее, Явос. — командующий поёжился. — Его величество без пяти минут ваш родственник.
— Ох, ещё и эта свадьба… Я бы не говорил такое, если б не был так напуган. Да, Дэйн, меня пугает будущее страны. Ведь ей угрожают не эльфы и не Риген. Я боюсь, что этот безумный фанатизм, а фанатизм всегда становится безумным, рано или поздно станет тем нарывом, который, если его не трогать, лопнет и затопит страну кровью.
— Кажется, ты слишком долго пробыл в больничном крыле. — усмехнулся Дэйн.
— Спроси у Хассера Гвила, каково теперь городской страже. — с жаром сказал казначей. — Должно быть, ему и командовать уже некем: серый орден уже заменил добрую половину городской стражи. Что будет, если король решит сделать их своей гвардией? И кого он поставит во главу?
— Согласно присяге, командующий гвардией служит королю до последнего вздоха. Лишь тяжелое увечье может стать основанием для освобождения от присяги.
— Как видишь, Дэйн, теперь уже нет ничего незыблемого. Если король отважился на столь радикальные изменения Церкви, то что ему стоит освободить тебя от службы? Ты говоришь об увечье? Будь уверен, если понадобится, тебя им обеспечат, хотя я всей душой надеюсь, что до этого не дойдёт.
— И что же ты предлагаешь, Явос? — командующий гвардией вскочил с места. — Устроить переворот? Знаешь, что было с последним командующим гвардии, что предал своего короля?
— Твой предшественник, Вельмор Скайн, поступил правильно и никто не вправе осудить его. А в качестве «наказания» он просто вернулся в Кованый шпиль и стал лордом атерунским вместо своего покойного брата. — невозмутимо ответил казначей. — А как бы ты поступил на его месте?
— Его спасло только то, что он поставил на победителя. — процедил сквозь зубы Кавигер.
— Как бы ты поступил на его месте, Дэйн? — вновь спросил казначей более строгим голосом.
— Не знаю… — командующий опустил было взгляд, но тут же ответил. — Наверное, так же. Всё-таки Альберт Эркенвальд убил собственную жену и сына, хранить верность такому человеку — сделка с совестью.
— И чем же он теперь отличается от Эдвальда?
Кавигер замолчал. Несколько секунд он пытался собраться с мыслями, нахмурив брови и задумчиво глядя в окно.
— Быть может, ничем. Но что, если бы Эдвальд не сумел захватить Чёрный замок в тот день? — спросил Дэйн, не поворачиваясь к Явосу. — За предательство короны командующего гвардии казнят через повешение, а его потомки лишаются права наследования, не говоря уже о позоре, который он навлекает на весь свой дом. Отец ни за что не простит мне подобного, не говоря уже о том, что королевская армия сейчас в Мейеране. Одно слово короля, и они захватят город. Джеррод Раурлинг хороший человек, но он верен королю. Как и я… должен быть… — он сел и продолжил более спокойным голосом. — Я понимаю твои опасения, Явос, но пока ничего не происходит, командующий гвардии не имеет права нарушать присягу. Ни при каких условиях.
— Боюсь, что когда ты созреешь, может быть слишком поздно. — печально промолвил казначей. — Знаешь, что завтра король собирается выступить перед Храмом? Объявить о новом ордене и новом боге. Ты сам видел, как горели его глаза, когда он говорил об этом?
— Да, признаться, мне было не по себе. — задумчиво ответил Дэйн. — Но я всегда неохотно принимал перемены…
В этот момент дверь в трапезную неожиданно открылась, и в неё вошла принцесса Мерайя. Дэйн часто видел, как эта молчаливая девушка с тёмно-русыми волосами в одиночестве гуляет по замку, нередко
— Здравствуйте, сир командующий. — сказала девушка. — Здравствуйте, господин Верховный казначей.
— Добрый день, Ваше Высочество леди Мерайя. — улыбнулся Явос Таммарен. — Вижу, выставленный мной у двери стражник не стал препятствием для принцессы.
— Господин Верховный казначей, я хотела поговорить с вами о моей свадьбе с Эрисом Таммареном.
— Боюсь, что мне нечего рассказать о нём, леди. Я давно не был в Высоком доме и, смешно сказать, даже не знаком с юным Эрисом.
— Дело не в этом. — Мерайя опустила взгляд грустных голубых глаз. — Отец желает выдать меня замуж, лишь чтобы заручиться поддержкой Таммаренов. Он что-то замыслил. Что-то… дурное.
Услышав это, Явос укоризненно взглянул на Дэйна.
— Продолжайте, леди. — осторожно сказал казначей. — Здесь вас не услышат лишние уши, я позаботился об этом.
— С тех пор, как он казнил маму… — девушка осеклась. — Он сам не свой. Понимаете, в нём будто что-то умерло и уступило место чему-то другому, чему-то страшному. А этот взгляд, когда он говорит о Церкви и грядущем величии страны… И ещё та женщина, Пречистая Агна, она часто бывает в замке, мне кажется, она неравнодушна к отцу. Вижу по её взгляду. А сам отец… Раньше он не бывал в Храме так часто. Но хуже всего то, чего я никому ещё не говорила. — принцесса всхлипнула и продолжила. — иногда я слышу, как он говорит сам с собой. Будто не своим голосом, не замечая меня. Не знаю, что с ним происходит, но мне страшно. Так страшно, что я плохо сплю ночами. Я долго колебалась, но этой ночью сон едва ли приходил больше, чем на час, и я решила разыскать вас, господин Таммарен и вас, сир командующий гвардией.
— Почему же именно нас? — спросил Дэйн.
— Вы обладаете достаточной властью и влиянием.
— Для чего же? — осторожно произнёс казначей.
— Чтобы помочь мне бежать из Чёрного замка.
— Ваше высочество… — изумлённо проговорил Явос.
— Хотите сказать, это невозможно? — перебила его принцесса. — Вчера отец говорил о каком-то «очищении», о том, что Энгата должна быть сильной. И единственный способ осуществить это — очищение от слабых. Серые судьи хватают и изгоняют из города калек, уличных музыкантов, фокусников. Или отправляют в темницу. Недавно он лично отрезал язык одному из придворных певцов за то, что тот ошибся словом в песне. Клару, мою фрейлину, он велел выпороть: она принесла две подушки, вместо трёх. Больше я её не видела. Говорят, пыточник Уоллес сёк её так сильно, что на спине не осталось кожи… — В глазах девушки появились слёзы. — Скоро отец устраивает праздник, об этом слышали все. Но знаете ли вы, что перед храмом собираются устроить показательные казни всех тех, кто томится в темницах Чёрного замка? Он собирается залить храмовую площадь кровью и назвать это праздником! Я боялась поверить, не хотела говорить этого, но… Король Эдвальд Одеринг безумен. Он стал жесток и несправедлив ко всем вокруг. Я боюсь думать, что будет дальше. И теперь даже не знаю, как говорить о нём. Каждый раз, когда я называю его «отец», что-то во мне словно обрывается… Мне кажется, это больше не тот человек, который был моим отцом.