Ни богов, ни королей
Шрифт:
Эрниваль пригляделся и с трудом узнал в одной из заключённых девушку, что служила в храме. Некогда миловидное веснушчатое лицо теперь было бледным и не выражало ничего, кроме отчаяния, а волосы волосы цвета красного вина, которые раньше всегда были скрыты, теперь были растрёпанными и со слипшимися грязными прядями. Из всех, кого привела стража, девушка выглядела самой несчастной. Не потому, что она была изувечена более других, нет: в её глазах Эрниваль ещё видел жизнь. Если лица остальных сломленных людей напоминали посмертную маску мертвеца и выражали лишь безразличное смирение, готовность обрести покой, то глаза девушки были влажны от слёз, что тонкими струйками стекали по веснушчатым щекам. В них читалась горечь сожаления
Ещё одним несчастным оказался послушник Рутвен. Тот самый улыбчивый русоволосый парень, что довёз их до Энгатара, когда они вместе с Таринором и остальными бежали из владений Рейнаров. Теперь же от улыбки на лице послушника не осталось и следа, губы его были разбиты, а волосы запачканы кровью. Эрниваль вспомнил, что Рутвен назвал свою кобылу в честь богини милосердия, и ощутил всю горечь и несправедливость происходящего. Почему, во имя Троих, этот бедняга стоит у эшафота с пустым взглядом?
Наконец, на помосте появился Его величество король Эдвальд Одеринг в сопровождении нескольких гвардейцев, а также матриарх Церкви трёх, Её Святейшество Пречистая Агна. Король был облачён в красно-золотое одеяние с золотой узорной вышивкой, цвета дома Одерингов, а на голове его покоилась золотая корона. Плечи Его Величества покрывала роскошная мантия той же расцветки, что и остальная одежда. Матриарх же была в белом, как и всегда, разве что теперь облачение было расшито серебряными нитями, поблескивающими на солнце.
Толпа рукоплескала, приветствуя правителя страны и главу Церкви, а Судьи вместе со стражей стали оттеснять людей подальше от эшафота, чтобы никто в порыве попасть заключённому камнем прямо в глаз не угодил прямо в Его величества. Впрочем, желающих пополнить ряды приговорённых к сегодняшней казни не нашлось, а потому толпа покорно повиновалась и отступила от помоста на полдюжины шагов. Серые судьи же встали в стороне от эшафота. Его величество поднял руку и гомон на площади тут же стих.
— Славные жители Энгатара! Народ Энгаты! — провозгласил король. — Сегодня мы вступаем в новую эпоху! Эпоху величия и процветания! Эпоху силы и могущества нашей страны!
По толпе прокатился одобрительный ропот.
— Взойдя на престол, я поклялся носить эту корону с честью, оберегать страну и её жителей до своего последнего вздоха. — Эдвальд сделал паузу, дав собравшимся на площади время на ликование, после чего продолжил. — Наша страна окружена врагами со всех сторон. На востоке — коварные захватчики эльфы, что желают истребления рода людского! Кровожадные варвары севера разоряют наши деревни, грабят и убивают наших людей! А с юга на наши богатые земли плотоядно глядят торговые княжества! Пограничные леса наводнены разбойниками и лесными эльфами-дикарями. Но опаснее всех те враги, что уже среди нас. — сказав это, король вновь замолчал. По площади прокатилось волнение. Эдвальд вновь заговорил, не дав ему перерасти в страх. — Мятежи и предательства уродуют страну, подобно глубоким шрамам. Энгата нуждается в помощи как никогда, и кто, как не всемогущие боги, способны дать нам её? Великий Тормир помогает защитить то, что нам дорого; Холар исцеляет раны тела и души, а Сильмарет даёт силы выстоять перед невзгодами, но ни один из них не помогает сокрушать врагов без капли пощады. Людям нужна сила, которой достанет, чтобы сокрушить как внешних врагов, так и внутренних! И сила эта — Железная рука Калантара! А потому, повинуясь великому долгу короля Энгаты, я объявляю Калантара верховным богом и вверяю ему свою судьбу и судьбу страны. Храм Троих сменит название на Храм Железной руки, а алтарь Калантара будет выстроен прямо посередине между алтарями Трёх богов. Народ Энгаты по-прежнему может взывать к Троим или богам, чьи малые алтари стоят в Храме, но помните, что теперь Калантар для нас всех стоит
Пока король говорил, по толпе прокатывался то страх, то непонимание, то недовольный ропот, но заключительные слова были встречены отдельными одобрительными возгласами, переросшими в ликование. На помост взошёл человек, передавший матриарху что-то, укрытое белой тканью. Его величество вновь поднял руку, и площадь вновь затихла.
— В новой эпохе должны быть новые символы. Корона на голове короля всегда означала его верховную власть в стране и великую ответственность за судьбу её жителей. Времена меняются, и теперь пришло время объединить церковную власть с королевской, сменив корону. В знак этого я, Эдвальд Одеринг, король Энгаты, принимаю главенство в новой Церкви Железной руки. — после этих слов матриарх подошла к королю, и Эдвальд преклонил колено.
— Пред ликом богов и людей, Троих и Многих, — произнесла Агна, снимая ткань с принесённого предмета, которым оказалась серебряная корона с зубцами в виде железных кулаков, сжимающих мечи. — Я возлагаю Железный венец на Эдвальда Одеринга, священного короля Энгаты, защитника веры и государства. Преклонивший колено как милосердная длань богов, встань же, карающая длань Калантара!
Эрниваль увидел в глазах короля нечто стальное, беспощадное и жестокое. Казалось, этот человек не дрогнет, даже если сама преисподняя разверзнется у его ног. Уверенность на его лице была заразительной и воодушевляющей, и всё же что-то неспокойное было в душе магистра. Во всём этом ликовании, переменах в Церкви и власти, этих истерзанных заключённых было нечто неправильное.
— Теперь же, — провозгласил король. — В качестве своего первого приказа в качестве священного короля Энгаты я объявляю Матриарха Пречистую Агну своей верховной советницей. Я карающая длань Калантара, так пусть она будет моим указующим перстом. И первыми, на кого она указала, стали эти недостойные люди. — Эдвальд взглянул на заключённых у помоста. — Их преступления отличаются, но наказание за них едино — смерть.
Стражники привели первого несчастного на помост. Обескровленное лицо мужчины не выражало ни единой эмоции, а сам он, с трудом и хромая, поднявшись по ступеням на помост, теперь едва держался на израненных ногах.
— Помощник Старшего повара Пип, ты обвиняешься в служении предательнице королеве Мередит и участии в заговоре против короля Энгаты. Признай свою вину пред ликом богов и людей, Троих и Многих, и твоя смерть будет быстрой.
Высохшие губы человека задрожали и сиплый обессиленный голос произнёс.
— Я… виновен…
— Повешение! — провозгласил король и толпа взревела.
В эту же секунду стража водрузила его на эшафот и надела на шею петлю. Раздавались одобрительные выкрики вроде «поделом предателю!» и «отправляйся в ад!». Эрнивалю ещё не доводилось видеть беснующейся толпы, жаждущей крови и ему стало мерзко. Его величество кивнул, и палач выпнул подставку из-под ног заключённого. Эрниваль постарался смотреть в другую сторону, чтобы не видеть бьющегося в агонии тела, но от выкриков из толпы, живо описывающих происходящее, ему было никуда не деться. «Гляди, как дёргается! Сейчас обгадится!» — восторженно взвизгнул кто-то, и магистр пожелал оказаться где угодно, только не здесь.
Когда всё было кончено, тело вынули из петли и унесли, после чего на помосте оказался тот рослый мужчина. Рот его был перепачкан кровью, а на лице читалось всё то же смирение с судьбой.
— Сир Гримуальд Гвил, вы верно служили мне долгие годы, но запятнали себя предательством. Вы опозорили свою семью, навечно вписав в родословную ваших потомков имя предателя. Я лишаю вас рыцарского звания и всех прав, теперь вы не более чем жалкий доносчик. Признайте свою вину пред ликом богов и людей, Троих и Многих, и ваша смерть будет быстрой.