Ни океанов, ни морей (сборник)
Шрифт:
Я поцеловал Машу и спросил:
— Тебе понравилось?
— Да, понравилось.
Больше я не знал, что спросить. Окно было распахнуто, и автобусы, трамваи, машины свободно разъезжали у меня в башке.
— А скоро придет аптекарь? — спросил я, как будто теперь проснувшись.
— Нет, думаю, еще есть время.
Я надел штаны и футболку, еще раз поцеловал Машу и вышел в ванную. Я мыл член и смотрел на себя в зеркало. И немного всплакнул, стоя так, со спущенными штанами, как плакали, возможно, подмываясь, миллионы шлюх в тысячах борделей. Надел штаны, не вытираясь, чтоб было похоже, что я слегка
— Я пойду, — сказал я нерешительно.
Она открыла дверь, поцеловала меня не взасос, и я вышел в подъезд. Она закрыла дверь. Я вспомнил, что так и не спросил у нее мнения по поводу моего романа. Это, конечно, не имеет значения, но Маша читала книги на русском, английском и французском, и поэтому я как-то подсознательно был уверен, что она очень умная, и хотелось бы знать ее мнение. Иди к черту со своей писаниной.
В маршрутке я включил телефон. «Можно я приеду к тебе?» — пришло только такое сообщение. Я не знал, что написать в ответ, и пока я думал, телефон зазвонил. Но это была не Сигита, а Валера.
— Да, дорогой? — спросил я.
— Приезжай сегодня ко мне на Энгельса! — сказал он, как говорится, тоном, не терпящим возражений. Меня застал врасплох вихрь его жизненной энергии. Внезапно — посреди пустыни.
Волосатая рука, спасающая утопающего.
— Когда?
— Да прямо сейчас и приезжай.
Хорошо, подумал я. Сегодня я переночую у Валеры, завтра у Сжигателя. А в понедельник уже приедет Сперанский. Или же я поеду на залив работать.
— Ладно, буду где-то через час, — сказал я Валере.
Я не смог придумать ничего лучше, чем ответить Сигите: «Ne priezzhaj. Poyavilas’ drugaya devochka». Отключил телефон и вышел из маршрутки. Пересчитал деньги: оставалось еще около трех тысяч на кураж.
Я воткнул наушники в голову и включил плеер в режиме shuffle. Выпало нечто подходящее моему настроению, кажется, это были 65daysofstatic. Окружающий мир с грохотом навалился на меня со всех сторон, раздавил хрупкое стекло капсулы, и дождевая вода вперемешку с осколками и пылью хлынула вовнутрь. Музыка и одиночество ненавязчиво размазывали по улице, пока течение сносило в сторону метро.
Первый покойник
Я лежал в позе зародыша на подушках от дивана. Понимал на ощупь, что это подушки от дивана и в то же время не понимал. Старался занимать как можно меньше места, сгруппироваться на средней подушке — первая с последней неизбежно расплывались в противоположные стороны, я это чувствовал — и отчего-то боялся соскользнуть с айсберга и соприкоснуться с полом. Глаза я не открывал и не предпринимал попыток укрыть свои ноги, которые обмывало волнами и обдувало ветерком из открытой форточки. Плюс было чувство, что меня немного укачало — это от беспорядочного болезненного сна, — и я правда почти был уверен, что плыву на осколке льдины.
— Жука!
Я понял, обращаются ко мне, и сгруппировался, как перед ударом, но глаза пока не открыл. Сначала нужно было понять, где я и кто это говорит.
— Ты же
Я понял, что это голос Насти Матвеевой. Но я подождал, пока она опять произнесет мое прозвище. Хотел быть уверенным на сто процентов, что это именно ее голос.
— Жу-ука, — подманила она в реальность.
Сначала я увидел ножки ее кровати, потом саму кровать и постель, разгибаясь, скинул покрывало, увидел ковер на стене, оборачиваясь — письменный стол, занавески на окнах. Вдруг что-то нежное: это комната Насти Матвеевой, единственной симпатичной девочки в моем классе. И наконец я увидел саму Настю. Она стояла возле открытой двери в коридор. Была уже одета и накрашена. Я попытался поприветствовать ее, но удалось только прохрипеть:
— Ие-э.
Тогда я протяжно зарычал, чтобы прочистить горло, кашлянул несколько раз, и удалось сказать:
— Можно мне попить?
— Будешь чай?
Я встал посреди комнаты — я был в джинсах и толстовке, но без носков — и посмотрел ей в глаза. Как будто увидел ее в первый раз. Она смотрела на меня спокойно и по-доброму, хотя мы никогда не были друзьями.
— Можно кипяченой воды? — попросил я.
— Пойдем на кухню, — ответила Настя.
Я наклонился, чтобы прибрать подушки.
— Оставь, — сказала Настя.
Но я все равно сложил их стопкой. И надел носки, которые валялись на полу рядом с моей ночлежкой, — зачем-то я стянул их во сне.
В ванной я снял с рук бинты. У меня было ощущение, что я позабыл что-то важное. Кисти были обработаны йодом, царапины не кровоточили, но выглядели внушительно. Глядя на свои руки, не сразу вспомнил, как мы с Мишей вчера выбили все окна в нескольких подъездах. Просто заходили в подъезды и выбивали окошки на площадках между этажами. То есть сперва поднимались на самый верх, а спускаясь вниз разбивали все окошки и шли в следующий подъезд. Тимофей, по-моему, в это время просто плакал на лавочке во дворе. Раз Миша даже сцепился с каким-то возмущенным мужиком в подъезде, но тот быстро перепугался и дал задний ход. Потом, вспомнил я, Настя промочила йодом и перебинтовывала мне поврежденные осколками руки, но я почему-то не мог вспомнить, как оказался у нее.
Я почистил зубы пальцем, и немного подкатило к горлу, но я сдержался, чтобы не стругануть в раковину.
— А твоих родителей нет? — спросил я, нерешительно заглядывая в кухню.
— Мама ушла. А брат еще спит.
Хоть у нее и был старший брат, мне не было до него дела. Опасности он для меня не представлял. Я сел за стол, выпил стакан воды и взял чай.
— Скажи, пожалуйста, как я сюда попал?
Настя растерянно смотрела на меня.
— Позвонил в дверь. Я вышла в карман и перебинтовала тебе руки. Считай ночью. Но ты сказал, что не хочешь никуда идти. И остался.
— И твоя мама разрешила?
Настя пожала плечами.
— Потом ты попросил позвонить тебе домой и сказать, что не придешь. И уснул. Я сказала твоему папе, что Леша Балашов убил себя.
Только теперь я резко проснулся.
Позавчера мы узнали, что Леджик повесился. Сначала мы пытались выяснить какие-то подробности. Мы — его друзья — я, Миша, Тимофей — не видели его несколько дней. Оказалось, что на днях он вставил Максима Зотова. Леджик был клептоманом, самым настоящим, и это происшествие нас не удивило.