Ни океанов, ни морей (сборник)

Алехин Евгений Игоревич

Он бы, наверное, не смог сразу объяснить, почему ему стало так обидно. Володин испытал сразу чувства ревности, обиды, уязвленной гордости и смутно осознал собственную беспомощность. Просто отпустить Надю на собеседование — опасное и грязное приключение. Воображение выдало ему несколько диафильмов про Надю, и еще это абстрактное чувство бессилия — это было невыносимо. Становится ясно, что ты никуда не приедешь, сынок, твое ощущение, что ты выкарабкаешься, — обман. Дело пахнет мрачными историями. Мрачными историями и дерьмом. Володин не употреблял спиртного несколько месяцев, с тех пор как переехал в Петербург, он устроился на работу (лучшую из тех, что у него были) и уже легко делал два подхода по сто отжиманий

каждое утро, а говна в мире не стало меньше ни на грамм. Около месяца с ним жила Надя, согласилась приехать, шестьдесят часов на поезде, ради непонятно чего. Им было как будто хорошо. Он брал за работу деньги и ощущал себя взрослым. Денег впервые в его жизни было достаточно, и Надя бы могла не работать, если знать меру и понемногу воровать. Только вот висел кредит за ноутбук, но Володин с этим смог бы справиться. Жизнь налаживалась, точно. Он как будто был стерилен — в голове у него было белым-бело от трезвости и благоразумия, как в дурдоме.

А теперь оказалось, что он не избавился от них; стоило щелкнуть пальцами, бригады безногих попрошаек на своих колясках, злых мусоров и кривых проституток погнали его и его девушку по бесконечному метрополитену, объединявшему города, в которых он бывал. Существование.

Сказал, вдруг чуть не всхлипнув:

— И что? Ты послала их?

— Я сбежала оттуда. Погоди, у меня садится батарея. Я тебе все расскажу, — и Володин услышал еще раз звук сигнала, подтверждающий, что ее мобильный вот-вот сядет.

— Ты сразу домой?

— Да, этот охранник… Я расскажу. Уже к метро…

И связи не стало.

Володин не смог досматривать художественный фильм «Хеллбой», ни тем более читать, а вместо этого лег на пол и заплакал. Что-то вроде ощущения «захотел к мамочке» — внезапное озарение или наоборот помутнение. Декорации прогнили, и он свалился в реку Жизнь, блять. Увидел все, как оно есть, и не очень обрадовался увиденному. Не часто ему хотелось вернуться домой, даже если не было денег, не было работы, все равно казалось, что ему, в общем-то, повезло, если сравнивать с приятелями и просто теми, с кем Володин рос.

Была иллюзия движения в правильную сторону.

Жить с Надей, далеко от своей и ее родни, гулять вместе, ездить в центр раз в два или три дня, подрезать продукты в «Пятерочке» и «Патэрсоне», тырить книги в «Книгомире» и «Букве». Дважды ездили за одеждой в «Мегу» — вернее, по разу в магазин «Мега Парнас» и в магазин «Мега Дыбенко». Topshop, Pull&Bear и Springfield — магазины пониженного риска, где всегда можно украсть свитер, или рубашку, или футболку. Еще Надя тянула Володина в «Икеа» и там набирала столько всего: чашки, свечи, гели для душа, кухонные полотенца. А потом просто выходила через кассу. И только когда они садились в бесплатный автобус до метро, его отпускал приступ паранойи. На съемной квартире было уютно. Семейное счастье под угрозой. Счастье под угрозой.

Володин заплакал, лежа на полу, потому что понял: говном пахнет везде. Ты можешь забить жизнь чем угодно, можешь забыть надолго и впасть в кому, но все равно однажды вдруг тебя разбудит звук работающего холодильника или запах говна. Потому что ты еще и человек, и ты одинок, и скоро всему придет пизда.

Сегодня она рассказала одну историю. Уехала, как ни в чем не бывало, а потом этот ее странный звонок.

Может, звонок и не был бы таким жутким, если бы не история, которую Надя ему рассказала, перед тем как поехать на собеседование. О Надиной подруге, он и не знал, как ее звали, эту подругу, никнейм у нее «вКонтакте» был Lindurik. История эта стоила чуть дороже слов, на нее потраченных, он бы все забыл, расскажи Надя ее в другой день.

Суть в том, что Наде один раз повезло, что она не пошла в клуб вместе с Lindurik и некой Катя-Маделью. Lindurik и Катя-Мадель веселились

без Нади, сожрали каких-то наркотиков и плясали, а потом один знакомый Lindurik предложил поехать на флэт (наверное, так разговаривают клабберы или еще хуже, Володину было плевать, но представлял он себе это именно так), и дамы охотно согласились. Там хачики их угостили «Ягуаром» («Да как вы могли пить, как вы пили это ссанье с витаминками, и ходили в эти клубы для полоумных, и плясали под драм-н-басс?!») и, может, чем-то еще типа бухла и травы. Знакомый Lindurik ушел домой, и сами Lindurik и Катя-Мадель уже тоже хотели идти. Но Главный Хач считал, что никто никуда не уйдет, пока он не кинет хотя бы одну палку. Можете орать, можете прыгать в окно, он тут человек важный, ему все равно ничего не будет. Но пока его желание не будет удовлетворено, никто не уйдет, перепих, и тогда идите хоть на все четыре стороны. Сначала он был согласен, чтоб ему хотя бы просто сделали минет, но когда девушки начали отчаянно препираться, он решил, что минетом они не отделаются.

Поскольку Катя-Мадель еще была девственницей, как-то получалось так, что отвечает Lindurik.

Тут уже Володин представлял себе совсем смутно, как одна подруга решила взять удар на себя.

Две говорящие головы, снято «восьмерками» в духе сериала «Моя прекрасная няня» и прочей продукции студии «Амедиа».

Катя-Мадель: Прости, Lindurik, ты сама ведь понимаешь, я не могу потерять девственность с грязным хачом, в логово к которому мы попали по роковой ошибке!

Lindurik: Но ведь мне будет обидно, что я уйду отсюда гашеная на всю жизнь, а ты отделаешься легким предупреждением!

Катя-Мадель: Но ведь ты моя старшая подруга. А я — девственница! Если сейчас меня распечатает эта жестокая обезьяна, я никогда больше не смогу испытать радость от оргазма или в лучшем случае стану лесбиянкой, буду принимать наркотики на грязных хатах и нырять в пилотку мужиковатым бабищам! Так что, пожалуйста, давай ты дашь этому хачу, пострадай за нас обеих, а через пару месяцев уже встанешь на ноги, и мы замолчим всю эту историю. Я люблю тебя, ты моя лучшая подруга! По рукам, Lindurik?

Lindurik: Ладно, Катя-Мадель. Ты тоже моя лучшая подруга. Обними меня, пожалуйста, как же это будет нелегко. Но я вытащу нас отсюда.

И ей пришлось трахаться.

— И как же она жила дальше? Ходила себе спокойно в клубы? — спросил Володин, после того как секунд тридцать подумал над этой историей.

— Нет. Какое-то время не ходила. А потом снова начала ходить, что же делать, — ответила Надя.

В страшной тишине вращаются шестеренки жизни. Сейчас он с ужасом подставлял Надю на это место — пытаясь разгадать, что больнее ранит душу: представлять, как ее ебут или как напихивают за щеку?

Живот крутило.

Снова начала ходить в клубы, что же делать. Жизнь продолжается.

Девушки слишком просто ко всему относятся, в том числе и к сексу, наверное, это чувствовал Володин, и, наверное, эта мысль была лишним поленом в костре. Нужно было взять себя в руки и встать с ковра. Наде добираться минут пятьдесят до дома, значит, она будет, скорее всего, уже минут через десять или пятнадцать.

Володин прошел на кухню и поставил воду для чая. Вода закипела. Ополоснул чайник, заварил ройбуш, подождал очень долгие пять минут и налил себе чашку. Нади не было, Володин ждал стука в дверь каждую секунду. Выпил одну и вторую чашку и попробовал позвонить Наде на мобильник, хотя и понимал, что телефон Надин если уж сел окончательно, то навряд ли она его зарядила от пальца. Естественно, абонент не отвечал или был временно не доступен. Володин надел куртку, обулся и вышел в подъезд. Он начал было спускаться по лестнице, но тут же поднялся обратно и вызвал лифт, чтобы вдруг не разминуться с ней: Надя вверх всегда ездила на лифте.