Ни слова правды
Шрифт:
– Эх, научить бы его говорить, цены б не было, – посетовал Ланс. – Ну что, Болтун, скажи честно, ведь пил, смотри, рыбы какие спокойные.
Болтун прижал прозрачные ладони к груди и сокрушенно покачал головой, дескать, виновен по всем статьям. Поставил на стол девять больших кружек – по числу гостей – и наполнил их из шланга светло-желтой жидкостью с пенной шапкой, сделал приглашающий жест, продемонстрировав прозрачную ладонь.
Водяники особого приглашения ждать не стали, кружки разобрали, побросав где попало свои котелки да колпаки, и я не стал отставать, взял свою, отхлебнул и с удовольствием припал, пока не опорожнил всю кружку. Пиво, да какое! Пьешь и пить хочется! Высокий класс!
Как только я кружку поставил, Болтун-аквариум ее тут же наполнил пенным, я выдул еще полкружки, поставил, огляделся. Собутыльники, или, правильней сказать, сокружечники, мне сосудами полупустыми отсалютовали. Я ответил им тем же, хотя хотелось плеснуть им в хари пивом и настучать по их рыжим башкам, но в Африку на стрижах
– Ну что, может сапожок? – предложил Ланс, хитро прищурившись.
– А давай, – с вызовом ответил я, слабо представляя о чем он.
Болтун вытащил девять высоких кружек в форме сапога.
– Залпом! Кто последний, тот посуду моет! – скомандовал Озерный.
И понеслась, то есть полилась или даже попилась, а может, даже попивась. Сапожок из-за круглой формы и каблука крутился в руках, пиво летело во все стороны, но я ловил его ртом и закончил пить не последним с большим трудом. Кенни Прибрежный проиграл, но потребовал штрафную. Сапожок исполнили на бис всей компанией, на этот раз дружно без отстающих. В голове зашумело, видно, от кислородного голодания, и клапан в штанах натужно дал себя знать.
Вся водниковская братия раскраснелась и принялась орать хором:
– Ручеек, ручеек, журчи! Промазал – кричи! У кого больше в кувшине, тот и главный отныне!
Из пола выросли девять узкогорлых кувшинов, и вся компания прямо от стойки стала метко мочиться в них. Вся, да не вся, мне оставалось только кричать. Непослушный ручеек упорно лился куда угодно, только не в кувшин, а как только я приметился, предательски иссяк.
Рыжеголовые придурки ржали что есть мочи и тыкали пальцами в меня, друг в друга, хлопали соседей по спине, а самый меткий – Ланс – гордо указывал то на кувшин, то на свое снайперское достоинство.
Тут же все безобразие с пола исчезло, Болтун снова раздал обычные кружки. Пиво лилось рекой, я потерял счет выпитому, захотелось есть. Но, как видно, не одному мне. Посреди паба вырос стол со всякими яствами: рыбой, мясом, раками, креветками, лесными и земляными орехами, салатами из водорослей, жареной картошкой. Малютки были не дураки пожрать, блюда пустели с волшебной быстротой, но тут же наполнялись снедью чудесным образом.
Осоловев от пива и еды, я признал, что водяники довольно симпатичная компания. Они не казались мне больше нахальными, а просто развязными и веселыми. В разгар пира Ланс поднялся и торжественно произнес:
– Поели, попили, в омут угодили, встретили сома, веселого весьма!
Водяники хором подхватили:
– Кто ус ему завяжет и историю расскажет, а потом всех перепляшет, для того у нас всегда будет пиво и еда.
– Ну давай, Тримайло, покажи себя, узел вяжи самый простой, да смотри, если засосет в пасть наш дедушка, добра не жди! – проинструктировал меня Ланс Озерный и отсалютовал кружкой.
Паб исчез, стало темно и холодно, мокрая одежда прилипла к телу, воздух распирал легкие, неудержимо потащило вниз, в кромешную тьму. Так, маршал Тюррен, – на помощь. После литании француза стало легче, я перестал дергаться, как когда-то учили, и пошел камнем в глубь водоворота, возле самого дна, как полагается, отпустило, но резко дернуло в сторону. Прямо в огромную беззубую пасть чудовищного сома. Рыбина пучила глазья, на башке болтался зеленый чубчик из мха, и она тянула, тянула воду, хлопая жаберными крышками как насосом. Я стал загребать руками и ногами изо всех сил, стараясь грести не прямо от раззявленного рта, а вдоль него, и хотя стремительно приближался к пасти, но стал продвигаться к ее краю и уже видел толстенный ус, величиной с мою нынешнюю руку. Но сом стал засасывать воду с удвоенной силой и приближаться, неспешно помахивая хвостом. Я сделал резкий рывок, но все равно не успевал, меня неотвратимо увлекало движение воды прямо в глотку чудовищу. И тут я заметил на носу сома странные наросты, подобные антеннам, и схватился обеими руками за один из них, почувствовав пальцами металл. Э, да это ведь крючки, видно, немало охотников до сомятины ушли без добычи с примерно десятка рыбалок. Как видно, я сделал больно деду всех водяных, и он внезапно захлопнул пасть в опасной близости от моих ног и замотал огромной башкой. Меня бросало из стороны в сторону, но я не отпускал крючок, глубоко засевший в верхней губе чудовища. Самое главное, исчезло течение, и я смог перебраться прямо на морду сома. Плоскоголовый пожиратель падали снова открыл рот и стал засасывать воду, не переставая мотать головой, но избавленный от постоянной борьбы с течением я перехватился за другой крючок, потом еще за один и подобрался к усу, который беспорядочно болтался в воде как кусок веревки. Воздуха катастрофически не хватало, напуганный организм истошно пытался сделать роковой вдох, в глазах потемнело, но я не сдавался, схватил толстенный ус обеими руками и ногами и скрутил в петлю. Но столкнулся с сопротивлением и не смог закончить узел, ус был слишком толстый и постоянно дергался, петля распалась. Тогда я, перебирая руками, переполз к краю уса и повторил операцию. И, та-ра-ааа, все получилось, да еще сом помог, дергая усом, затянуть простой узел. Уррра! Я развернулся головой вверх, собираясь выныривать, но увидел зеленую фигурку, отчаянно загребающую ногами и руками, борющуюся с водяным насосом сома и проигрывающую этот
Но в темноте соминого рта мы пробыли недолго, ус-то я не отпустил. Так что, прикусив собственную плоть, рыбина выплюнула ус и нас обоих с такой силой, что из моих легких вылетели остатки воздуха и я хлебнул воды. Я извивался в конвульсиях, уже не зная, чему я сопротивляюсь – вдоху или выдоху. На помощь пришел водяник, он выдул из задницы огромный пузырь, сунул туда свою голову и мою втащил. Я почувствовал зловоние, но выплюнул воду и закашлялся, опять не зная, дышать мне или нет.
Внезапно все закончилось, я и водяник – теперь я его узнал: Кенни Прибрежный – оказались на прозрачном полу, мокрые и задыхающиеся. У Кенни не было левой ноги ниже колена, побывка в пасти дедушки не прошла даром. Кровь хлестала просто фонтаном, быстро заполняя пол алым расползающимся пятном.
– Тебе бы поганцу дать сдохнуть, ты куда полез сопляк! – заорал побагровевший Ланс.
Кенни ничего не ответил, клюнул носом и завалился набок. Водяники запели:
Не ломалось, не лилось, возвратилось и срослось,Слушай, красная слеза, ты не пачкай нам глаза,Что наружу снова внутрь, зарастай и все забудь,Что потеряно вернись, снова прежним обернись,Оторвалось-возвратилось, и забылось, и забылось…Как только они начали голосить свои вирши, кровь стала собираться облаком на месте отсутствующей голени и с каждым обертоном, прорисовывался прежний абрис поврежденной конечности: мелькнула белая кость, синяя путаница кровеносных сосудов, красный атлас мышц и наконец розовая кожа.
Кенни лежал на полу целехонький, с обеими ногами, и мирно посапывал. Водяной народец собрался вокруг него. Сомон Плескун ощупал отросшую ногу, потом еще раз, нахмурился, усмехнулся и сказал:
– Нога в порядке, тока у Кенни теперь две правые ноги.
Ланс схватил Кенни за новую ногу, потом за старую и подтвердил:
– Точно, обе правые, чо-то мы впопыхах начудили, с пьяных глаз.
Тут водяники заговорили все вместе, перебивая друг друга, толкались и ругались на чем свет стоит. Причем искусство ругани было у них развито не меньше, чем виртуозность пивоварения и грамотность выпивона. Некоторые обертоны я бы взял на карандаш, если бы он у меня был: всем известные жопоногие [78] перемежались с экзотическими ротосранцами, воплепердами и мутоструями.
78
Кличка команды сборной по футболу, страну указывать не буду, она общеизвестна.
Когда компания рыжеголовых, казалось уже, угомонилась, между Сомоном Плескуном и Нором Ивой завязалась нешуточная потасовка. Водники, встав в классические боксерские стойки, заплясали друг против друга, раздались громкие шлепки. «Зеленые кафтаны» не пытались разнять драчунов, а с интересом следили за поединком, разражаясь время от времени ободряющими воплями.
Сомон был выше и мощнее, старался повергнуть оппонента одним сильным ударом, Нор же обладал недюжинной энергией и осыпал противника градом жестких тумаков, не забывая про психологическое давление. Нор ругал и обвинял Сомона. Давил на жалость к Кенни, кричал, что именно он начал петь: «Оторвалось-возвратилось…», а надо было: «Оторвалось-возвратись, и все будет зашибись», тогда бы левая нога восстановилась, а вот теперь молодому придется снова ногу отрывать и т. д и т. п. Но Сомон, похоже, не особенно слушал, выждал момент и нанес свой удар, который готовил, опп, голова Нора дернулась, а сам Нор рухнул, заливая собственную грудь и многострадальный пол кровью из разбитого носа. Я решил, что все кончено, ан нет, Нор вскочил, пошептал, из его носа перестало капать, и поединок продолжился. Для Нора травма не прошла бесследно, он перестал лезть напролом и заткнулся, а Сомон, напротив, стал агрессивнее, начал подходить ближе, нависать над противником, нанося удары слева и справа. И тут я осознал, что не вижу самих ударов, а наблюдаю только результат. Я вгляделся внимательнее, ускорился, но так и не увидел движения рук, даже мазков не наблюдал. Вот Сомон чуть наклонился вперед и явно ударил правой, Нор поднырнул под как бы бьющую руку соперника и как бы ударил Сомона левой в печень. По крайней мере положение плеч и ног боксеров, а также звуки и реакция тела указывали именно на это, но сами руки так и остались в первоначальном положении. Стоящий рядом Ланс усмехнулся и сказал: