Ни слова правды

Гарный Ульян

– Вася, Василий, – послышалось из тумана.

Показалось, наверное.

– Васенька, ты здесь? – вот опять. На голос Зари похоже, но откуда ей тут взяться.

Я вскочил и пошел на голос, навстречу из тумана вынырнула Заря. Я подхватил ее на руки и прижал к груди. Она отстранилась, будто обожглась:

– Пусти, медведь, задушишь!

Я поставил ее на землю, какая она все же маленькая и хрупкая. Не зная, что сказать и как себя вести, я жестом пригласил ее к костру. В груди жгло, в горле пересохло. В голове все смешалось, даже умник, который все знает, заткнулся и ничего не мог придумать.

– Я к тебе сбежала… – просто сказала Заря и подсела близко-близко, так, что я почувствовал ее горячее бедро. Она протянула мне стеклянный

пузырек с какой-то жидкостью:

– На вот, выпей, это нам поможет… вместе быть, – жарко прошептала она. – Хочу, чтоб в первый раз у меня… с тобой было…

Я взял склянку и, ни о чем не думая, нечем думать было, выпил. Ощущение падения, и вот я снова нормального – своего размера, путаюсь в одежде. Крест, подарок Сивухи, стыдно сказать, почти на причинном месте болтается.

– Иди ко мне, милый, – позвала Заря, нагая, как Афродита пенорожденная.

Не помня себя, я освободился от креста и одежды. А дальше… мы слились как ручей и река, как дождь и земля. Руки и ноги наши переплелись, губы сомкнулись, чтобы не размыкаться, сердца застучали как одно. В восторге затрепетали наши тела. В какой-то момент нашей упоительной борьбы она оказалась сверху, и я закрыл глаза, наслаждаясь близостью и жаром ее тела. Какая она все-таки горячая, и снаружи, и внутри, с такой и на полюсе не замерзнешь. Полностью захваченный происходящим, я все-таки услышал потрескивание и гул и открыл глаза. Костер пылал, как будто его раздувал невидимый ветер, и его отсветы отражались в рыжих волосах Зари, мне даже показалось, что на ее голове шевелятся языки пламени. Заря забилась в сладких конвульсиях оргазма и упала на меня, обжигая грудь и живот жаром своего тела. В этот момент пелена спала с моих глаз, я увидел, что на мне сидит диковинная тварь с черным телом, на голове вместо волос языки пламени, желтые глаза с вертикальными зрачками иногда подергиваются белой пленкой, как у птицы, и эти жуткие буркалы смотрят неотрывно на меня. Учитывая пикантность ситуации, я растерялся и сморозил:

– Эй, казябра, с меня-то слезь! Обоссу, облысеешь, гадина!

В ответ она пронзительно завизжала, и я отшвырнул ее от себя прямо в костер, вскочил на ноги и увидел, что пылает не только костер, но и амбар. Огромные двери были заперты толстенным брусом, а изнутри слышны крики, вой и ржание. Казябра стояла прямо в костре и визжала как циркулярная пила, ничуть, похоже, не обжигаясь. А со всех сторон к нам бежали ее собратья или сосестры, размахивая руками.

– Вот оно, значит, как, такая твоя любовь, черножопая! – заорал я, метнувшись к амбару. Огнеголовые старались меня схватить, но первый же, кто приблизился, нарвался на водяной удар, прямо между желтых фонарей. Ланс бы мною гордился, тварь взвилась в воздух и с шипением отлетела метров на пять, не касаясь ногами земли, потом покатилась как кегля и затихла, огонь на ее голове погас. Тут они все вместе завизжали, так же, как моя недавняя подружка, и накинулись на меня всем скопом, толкаясь и мешая друг дружке. Я раздавал гидроудары направо и налево с неизменным успехом и быстро приближался к горящему амбару, у которого уже занялась крыша. Двери содрогались от мощных ударов людей и лошадей, но каким-то чудом держались на месте.

Хотя путь мой был отмечен целой гирляндой огнеголовых, а валялось их на земле не меньше десятка, твари упорно бросались на меня, царапая когтями плечи, руки, ноги. Я весь был в крови, но серьезных ранений не получал, а только мысленно приказывал: «Левый апперкот, правый боковой, прямой левый кросс…» Не особо-то комфортно было сражаться нагишом, но на противниках тоже никакой одежды не наблюдалось, так что 1:1 в нашу пользу. После особенно удачного удара один огнеголовый рухнул на своих товарищей, и они изобразили игроков в куча-мала. Я воспользовался заминкой и подбежал к дверям, тут выяснилось, что размер имеет значение. Амбар явно строился для сынов грома, а я едва дотягивался до запорного бруса кончиками пальцев, когда стоял

на цыпочках. Да, так его со скоб не сбросить. Тут еще и черные меня нагнали. Тогда я ударил вполсилы ближайшего под дых, он согнулся, я встал ему на спину, упершись руками в брус, и надавил что было сил, огнеголовый начал распрямляться, я перебрался ему на плечи, и брус соскочил со скоб нашими совместными усилиями. Двери распахнулись от удара изнутри, отбрасывая створками меня и огнеголовых в разные стороны. Мое тело описало дугу и грохнулось прямо на землю как мешок с мукой, и я отключился.

Я очнулся, открыл глаза, но так и остался в темноте, полежал, пытаясь сообразить, где же я и что со мной. Потом понял, что лежу на чем-то мягком и накрыт не то шкурой, не то одеялом. Рядом кто-то разговаривал, звучали голоса Селезня и Трегуза.

– Он теперь таким и останется? – спросил Селезень Трегуза.

– А я откуда знаю, – ответил тот, – живой, и ладно, чего он голый-то на них кинулся?

– Хотел, наверное, чтоб по справедливости: они без одежды, и он без ничего, чтобы по-честному биться [80] , – предположил Селезень.

80

Беовульф, когда сражался с Гренделем, разделся, чтобы уравнять шансы, Грендель ходил в чем его демоница-мать родила.

Вот так и рождаются легенды, эх, ребята, если б знали правду, добили бы нерадивого караульщика, и поделом. Вылезать из-под теплой шкуры не хотелось, но ко мне подошел Ассам, разворошил мягкими губами мое убежище, куснул за плечо, вставай, мол, чего разлегся. Трегуз с Селезнем, увидев, что я очнулся, чуть обратно не отправили меня в забытье, так трясли. Какие же все-таки они огромные, просто великаны.

– Ты чего голый был? Зачем мелким стал? Что дальше делать будем? Как тебя обратно? – Они засыпали меня вопросами, на которые я сам бы с удовольствием услышал ответы.

Сообразив, что причиняют мне боль, они наконец перестали меня трясти. Но так и остались стоять, умоляюще глядя на меня. Это и понятно, ведь я их командир, надежа и опора. Они растеряны, не знают, что делать. Верят, что я знаю. Чтобы вселить боевой дух в славное воинство, нужно сделать вид, будто это и вправду так. Одеться бы только, но во что, одежки-то нет подходящего размера. Ну что ж, начнем с простого.

– Селезень, сгоняй-ко к Василисе: пусть одежку на простого человека поищет и даст чего-нибудь съестного для эльфов! – распорядился я.

– Еды не надо, сберегли подарки, а насчет одежки, это я мигом, – с готовностью отозвался гридень, неуклюже затопал к Косматкиному зиккурату.

Трегуз засуетился, стал собирать разбросанный там и сям скарб, собираться в дорогу. Псы с радостным лаем устроили свалку, иногда подбираясь ко мне. Самый большой, кажется Хват, ухитрился лизнуть меня в щеку, будто мокрым полотенцем протер.

Селезень вскоре вернулся, притащил одежду: холщовую рубаху и порты, лапти и какую-то шерстяную дерюгу. Все это мне было велико, но с помощью тряпок и дерюги я кое-как облачился. Зрелище, видимо, было забавное, Трегуз и Селезень прятали ухмылки в бороду. «Смейтесь, смейтесь, – беззлобно подумал я, – главное, чтобы не грустили, тоска заставляет страшиться будущего, а смех заставляет верить в лучшее».

Кое-как с помощью Трегуза я залез в седло, и наша слегка потрепанная кавалькада тронулась в лес. Легкий ветерок разогнал туман, но нагнал серые тучи, пошел мелкий грибной дождь. На дорожку – хорошая примета. В лесу было тепло и сыро. Как нам посоветовала Василиса, мы съехали с дороги и звериными тропами забрались в самую глушь, но нужного места долго не находили: то поляны попадались заболоченные, то сухие и без ручейка. К самому вечеру набрели мы все-таки на красивую просторную поляну, слегка выпуклую в середине, на возвышении стоял плоский камень, покрытый мхом и лишайниками.