Ни слова правды
Шрифт:
Никто не возражал, напротив, все горячо приветствовали эту идею.
– Так, слушай, Васси, – продолжил Озерный, – ты теперь один из нас. Живая вода за правду, а мы за воду, и мы – вода. Если замыслил недоброе, вода тебя слушать не станет, ни силы, ни помощи не даст. Как воду спрашивать, ты поймешь в миг крайней нужды. И водяной удар, или удар Гидры, еще его называют гидроударом, кому как нравится, отзывается на мысль. Ты просто думай, а вода тела отзовется. Попробуем?
– Давай! – с легким недоверием согласился я, уж больно все просто.
Встали мы с Лансом в позицию, я подумал, что бью его апперкотом снизу. Ничего
– Ты настройся, почувствуй воду руки, подумай о том, что где-то я был не прав, разозлись, – инструктировал Ланс.
Я настроился, подумал о том, как он меня задерживает, а дел полно, о том, что Трегуз с Селезнем там места себе не находят. И снова попробовал ударить, и с тем же эффектом – нулевым.
– А, понятно, разозлиться не можешь, ну от этого лекарство есть! – ухмыльнулся Ланс, и я почувствовал резкую тошнотворную боль в животе, согнулся пополам и заприседал, чтобы воздух вернулся в легкие. Ланс, зараза, саданул под дых, ну держись, зеленый!
Я распрямился, восстановил дыхание и приказал двойку, левой-правой в голову, от правой Ланс ушел, а вот левая попала. Рук своих я не видел, но голова водяника дернулась, и на правой скуле появилась ссадина. Ланс поднял руки:
– Все-все, молодец, вижу, понял.
– Спасибо за науку, а другим показать гидроудар можно? – поинтересовался я.
– Показать можно, но они не поймут, для гидроудара водяником стать нужно, – ответил Ланс.
– Ты обещал сказать, где Лех, – напомнил я.
– Немой, твой дружок, у эльфов, в гостях, – ответил Лех. – где точно, сказать не могу, лесовики с нами в родстве. Так что сам ищи их деревню, они нас просили схроны их не открывать. И помни, эльфы зла никому не сделают. Если ты им или лесу вредить не станешь – значит, договоритесь. А с тем, который в камнях, держи ухо востро, хороший человек с темной магией баловаться не станет. Болтун, налей на посошок, гость торопится.
Выпили по последней, водяники меня обняли на прощание, и паб исчез. Оказался я возле своего коня, в поле. Трегуз и Селезень смотрели на землю там, где водяники только что стояли, а из моих рук выпала булава. Выходит, я вернулся в тот момент, когда наша встреча с водяниками только начиналась. Чудеса!
Уат развернулся и пополз в туман.
Глава 14
Черножопая любовь
– Ушли, странно, – удивился Трегуз, – а ведь должны были тебя, Тримайло, в водяника превратить и забрать.
– А что, такое часто происходит? – поинтересовался я.
– Сам не видел, врать не буду, но Пострел и Кряква из младшей дружины вот так же пропали. Раньше весны не возвратятся, до Африки путь неблизкий. Везучий ты, Васька. Ну да ладно, что делать-то будем? – ответил Трегуз.
– Давай до Косматкиного дома дойдем, повечеряем да спать. А завтра в лес нам надо, эльфов искать, – предложил я.
Трегуз заржал:
– Ага, вот вчерашний день найдем, а там и эльфы, глядишь, нас ждут! В лесу эльфов искать, что иголку в стоге сена, они, если сами захотят, найдутся, только встретиться с ними, так же как с водяниками – разойдешься добром – хорошо, а не разойдешься – кустом станешь или, там, осиной какой-нибудь. Да и с чего ты взял, что эльфы знают, где Лех?
– Точно знаю, – ответил я, решил про то, что у меня с водяниками вышло, помалкивать, – видение мне было: Лех у эльфов!
Трегуз всмотрелся в мое
– Не хочешь говорить, не надо. А про то, как эльфов искать, у Косматки спросим, пошли, штоль?
И мы двинулись к Косматкиному зиккурату. Эта груда камней вынырнула из тумана неожиданно, вокруг нее был четкий круг, лишенный тумана. Выглядела пирамида, как и тогда, мрачно. Внизу лестницы стояла Василиса с узлом, похоже, нас поджидала. К моему удивлению, заговорила:
– Косматко велел вас встретить, поесть передать, а заходить вам не надо, раненый он: лежит – не встает. Как очухается, даст знать.
– Вот не было печали, а сильно ранен? – посетовал я.
– Не помрет, но лежать ему надо, ездить верхом не сможет, – ответила Василиса.
– Слушай, а ты его спросить не можешь, как нам эльфов в лесу сыскать? – спросил я.
– А чего старого беспокоить, спит он. Я и сама знаю, как с лесовиками встретиться, найдете полянку в самой чащобе леса, чтобы с ручейком обязательно была. Рядом с водой дары оставьте, что-нибудь такое, чего в лесу нет. К утру на том месте отдарок ищите, если положат они вам орехов или кореньев – будут с вами говорить, если стрелу найдете – уйти просят, если пусто – значит, мало. Тогда все снова начинать, так что на первый дар не поскупиться надо, чтобы наверняка. Вы тут постойте, я вам для лесного народа кой-чего соберу.
Ждали мы недолго, Василиса принесла мешочки с мукой, пшеном, репой, морковкой и свеклой, отрез белого льняного полотна.
– Переночевать можете в старом амбаре за нашим домом. С богом, богатыри! – благословила нас Василиса, перекрестила и ушла.
– Эх, хорошая у Косматки подруга, – похвалил Трегуз.
Собрали мы подарки и двинулись за зиккурат искать амбар. Времени это много не заняло, он находился именно там, куда нас отправила Василиса. Это было большое бревенчатое сооружение без окон, с огромными дверьми, стоявшими нараспашку, заполненное наполовину душистым сеном. Рядом был колодец с поилкой для лошадей. Мы напоили лошадей, накормили собак, перекусили и устроились на ночлег. Трегуз и Селезень пошли спать к лошадям в амбар, а я решил посидеть у костерка – сон не шел ко мне, испуганный событиями прошедшего дня.
Я сидел у угасающего костра и думал обо всем и ни о чем, перед мысленным взором мелькали образы всего, что случилось со мной за эти несколько дней. Как будто год прошел, столько всего было. А с чего началось – смешно вспомнить, так далек я от кухни Витькиной квартиры, и не только в расстоянии и времени дело. Тот, кто сидел пьяный тогда, и я сегодняшний – два разных человека. Славен изменил меня. И снова это ощущение, будто я должен что-то понять. Какая-то истина, простая и очень важная, рвалась к моему сознанию, но не могла достучаться, прорваться сквозь косность восприятия: я желал познания, но мой ум отказывался принять нечто, что выше его понимания, стараясь свести томление к понятным мне, вчерашнему, суждениям. На этот раз мне никто не мешал: даже собаки убежали в амбар к парням. Я был совершенно один, но тот, который сидит в наших головах и все всегда знает, объяснил мне, что неудовлетворенность – это просто результат воздержания, и не более того. Отчасти он прав, не до женщин было. Там, дома, то тюрьма, то враги, здесь еще свой размер найди попробуй, кроме Василисы, я дочерей грома и не видел. А Заря, моя сладкая боль, пусть счастлива будет.