Ни слова правды
Шрифт:
– Васька, все вокруг тени теней, у тебя нет ног и нет крови. Мы здесь можем даже летать.
Ну что ж, летать, так летать, я попробовал подпрыгнуть и замахал руками как во сне, но сработавший блок представлений о горной войне, включенный словом «духи», не отпускал меня. Загрохотала вертушка, мы были в воздухе. Сквозь открытый салон «Ми-8» продувал ветер, разгонял удушающую жару. За штурвалом сидел фомор, я держал в руках крупнокалиберный пулемет, вокруг меня расположились овчарки, вывалив розовые языки. Теперь мы неслись над землей с ужасающей скоростью, среди скал замелькали наши преследователи, одетые в широкие одежды. Один, выделявшийся среди них невысоким ростом, потянул на плечо тубус «стингера». Внезапно я увидел его лицо так, будто смотрел в оптический прицел.
– Молодец, Василий! – похвалил фомор. – А можно и вот так.
Чуть впереди нас ждала целая зенитная батарея, духи хлопотали вокруг нее, готовясь к встрече. Внезапно над ними сгустились облака, и оттуда обрушился каскад молний, разнося задранные стволы в щепки. Когда мы пролетали мимо, зенитки скрылись в тучах пыли, поднятых чудовищной силы взрывом, отозвавшимся в окрестных горах нескончаемым эхом. Некоторое время мы летели молча, вглядываясь в окрестные скалы, но противник затаился. Затишье продолжалось недолго, по земле пробежала тень, и над нами сверкнула хищная сигара перехватчика. Снаряды автоматической пушки прошили фюзеляж вертолета, разбрызгивая повсюду раскаленный металл, собаки взвыли, пулемет вырвало из рук, стук винта потерял ритмичность, мы стали резко терять высоту. Разозленный и раззадоренный, я представил две вещи: что вертолет резиновый и что небольшое перистое облачко перед перехватчиком – из бетона и стали. Коснувшись земли, вертолет снова взмыл в небеса, а далеко над головой глухо бухнуло разрывом. «Вот так, знай наших», – подумал я и занялся перестройкой нашей вертушки. Как сказал бы Горбачев: «Процесс пошел!» Через несколько секунд мы неслись на высокопрочной летающей тарелке, с комфортабельным кожаным салоном и кондиционером, на появившемся в центре стеклянном столике журчал фонтанчик. Правда, наслаждаться покоем и интерьером от фэн-шуй пришлось недолго: фомор посадил наш аппарат рядом со зловещего вида пещерой, приказал, указывая на черный провал рукой:
– Все на выход, нам туда!
Из пещеры навстречу выполз огромный огнедышащий дракон о трех головах, поливая все вокруг липкими струями огня, распространяя сильный запах бензина. Лешие обогнали нас и, совершенно не обжигаясь в огне, бросились на Горыныча со всех сторон, кусая лапы и хвост, заставили змея сесть на задницу. У меня в руках само собой появилось ружье 50-го калибра, в просторечии именуемое «слонобойкой». Я представил, что пуля разрывает сердце чудовища, и нажал на спусковой крючок: змеевидное тело дернулось, зверь заревел, на глазах трансформируясь в танк. Толстенный ствол глядел прямо на меня, но я тут же его сделал цельнометаллическим. И вовремя – полыхнуло пламенем, из всех щелей грозной боевой машины повалил дым, танк грустно опустил ствол и перестал реветь и греметь. Мы бросились в черную пасть пещеры, на бегу я вырастил себе прибор ночного видения и в ярком зеленом свете увидел спину фомора, уверенно бежавшего впереди, и поредевший строй овчарок, по-прежнему державших нас в круге. Внезапно фомор резко остановился. Силы воображаемой инерции не позволили мне сделать то же самое, и я толкнул его плечом в спину. Фомор с коротким вскриком пропал во тьме, я повалился наземь и протянул руку вниз, одновременно представляя, что хватаю его за шиворот. Моя повисшая над бездной конечность удлинилась многократно, я почувствовал рывок. «Поймал!» – решил было я, но более сильный рывок перебросил меня за край пропасти. Замелькали мелкие сталактиты (сталагмиты?), выросшие на стене, и через несколько бесконечно долгих секунд фомор подхватил меня внизу, поставил на ноги и с улыбкой сказал:
– Здесь нельзя разбиться, хотя, когда ты меня в спину толкнул, я об этом на долю секунды забыл.
Теперь вместо прибора
– Каких только диковин в вашем каноне нету, просто загляденье!
Теперь весь наш отряд снова был в сборе, и, как только лешие избавились от строп, фомор начал вводный инструктаж:
– Мы почти на месте, дальше духам до нас дела нет. Но здесь охранные эльфийские чары, Дигон наложил, стеречь монжу. Что нас ждет, я не знаю, но собаки пусть цепью вперед бегут, потом я, ты, Василий, последним. Даже если все поляжем, на нас не смотри, хватай монжу и зови свое тело, должно получиться.
– А какая она, монжа-то? – спросил я.
– Кабы я знал! – воскликнул фомор, и уже потише: – Мимо точно не пройдем, должны узнать. Вперед!
Мы долго шли по каменному коридору цепочкой, впереди забрезжил красный мерцающий свет костра, возле которого маячили неясные тени. Собаки завизжали, припали на брюхо, поползли, скуля, с умоляющим видом, стали оглядываться на нас. Фомор зажал руками уши, но упорно шел вперед, но как-то сразу сник и сгорбился. Я ничего не почувствовал, но с моими спутниками творилось неладное. Я догнал фомора, положил руку ему на плечо, спросил:
– Что случилось?
Фир Болг с трудом повернул ко мне лицо, искаженное страдальческой гримасой, едва слышно прошептал:
– Не знаю, как это удалось Дигону, там впереди черти. Младшие демоны из ада. Здесь им не место, но они давят нас страхом, придется тебе самому дальше… Помни, что я тебе сказал про возвращение: зови тело! А главное – черти не иллюзия, они реальность, даже здесь! Их сила велика, будь осторожен!
Фомор повалился на колени, лешие-собаки тоже не двигались: бились в агонии, закатив глаза. Я постоял в нерешительности, но Фир нашел в себе силы толкнуть меня в ногу: иди, мол. Стряхнув с себя оцепенение, я зашагал вперед, сжав зубы до хруста.
Каменный коридор окончился небольшой пещерой. Возле жарко пылающего костра сидели четыре поджарых мужика в разношерстной одежде: один был в немецкой форме времен Отечественной войны, с закатанными по локоть рукавами; второй – в спортивном костюме на голое тело, на груди виднелась толстая золотая цепь; третий – в потертом пиджачке и таких же штанах, с пузырями на коленях, и залихватской кепке-восьмиклинке; четвертый щеголял в красных атласных шароварах и расшитой узорами черной безрукавке, под которой виднелась несвежая белая рубашка, на голове – красная феска. Все четверо были неуловимо похожи, как будто родственники, лица их были суровы и покрыты шрамами, темные глаза зловеще горели, отражая свет костра. На меня они демонстративно не обращали внимания, продолжая разговор между собой. «Кепочка» говорил хриплым голосом коренного обитателя тюрьмы:
– …хоть горшком назови, только в печку не ставь, говорит. А я: назвался груздем, полезай в кузовок. До сих пор в нем суп в третьем круге варят, очень, говорят, наваристый получается!
Сообщество гоготнуло. «Немец» цыкнул зубом, закурил вонючую папиросу и нараспев произнес:
– Да, язык враг носа.
– Ты чо несешь, Фельдфебель, – отозвался «турок». – С чего это?
– А с того, что язык несет всякую чушь, а болтуну по носу бьют! – парировал солдат вермахта.
Черти снова заржали. Повисла пауза. Пора и мне вступить в их неторопливую беседу.
– Здорово, – коротко поприветствовал их я, оберегая нос.
Теперь они все смотрели на меня, стало видно, что не костер отражался в их зрачках, а сами глаза пылали нездешним огнем. Мне стало не по себе, но отступать надо было еще в стеклянной башне, сейчас только вперед! Неожиданно они нестройно поздоровались, и «кепочка» молча указал мне место напротив себя, куда я и присел, глядя ему прямо в глаза. Ясно, он у них за главного.
– Ну что, гость дорогой, – спокойно произнес «кепочка», – зачем пожаловал?