Ни слова правды

Гарный Ульян

– Почему те трое не вернулись? – внезапно пересохшим горлом проскрипел я.

– Давай выпьем, Василий, – проявил неожиданную чуткость Болг.

На сей раз я даже не почувствовал вкуса виски, все мое существо жаждало ответа на заданный вопрос, и в этот момент я осознал, что соглашусь. Новые горизонты влекли меня, чем бы это путешествие ни закончилось.

– Тех троих звали Тихон, Константин и Архыт. Они пришли ко мне по разным причинам, принадлежали разным народам, но остались в Нави одинаково: они нашли то, что искали. Тихон был русским, из Верхних Мытарищ, он полюбил дочь своего хозяина Ставра Калинина – Светлану. Ставр, конечно, был против, Тихон ему не ровня. Ставр – купец, а Тихон – поденщик, причем работал на полях Ставра – какая уж тут свадьба. Чтобы Тихона угомонить, отправил Калинин его на дальнее огневище, остыть, а сам со своим другом

Даром Драгославичем договорился детей поженить, Светлану свою за Вадима, Дарова сына, выдать. Но Тихон не сдался, каждый день за двадцать верст под окна Светланы приходил, чтобы зорьку встретить, любимую увидеть, и обратно – на огневище, а ведь целый день работал в поле. Его уж и били, и увещевать пытались, к священнику водили – ничего не помогло. Тихон как тень уже стал, того гляди, отпоют. Но помощь пришла, откуда не ждал, – Вадим жениться отказался, сказал, как отрезал, не возьму греха на душу, не моя Светлана судьба – Тихона. А обещанная невеста, под венец не взошедшая, в тех местах считается порченой. Погоревал Ставр, хотел было Тихона убить или продать мрассу, но жена Ставра – Млада – не дала, отговорила, чего ты, дескать, старый дурак творишь, вон жених сохнет, хочешь и девку в перестарках оставить, и человека уморить. Не стал Ставр спорить: чему быть, того не миновать. Уж и свадьбу назначили, Тихон духом воспрял, Светлана заневестилась. Но случилось мурманское нашествие, и свадьбу отложить пришлось. Мурманы пограбили, да и за море вернулись, а Светлана в монашки ушла, рассудила: два раза невестой была – два раза всевышний замуж не позволил – третьему не бывать. Стала Христовой невестой. Тихон загоревал, места себе не находил, Ставр его привечал, приказчиком сделал. Но не помогло, Тихон не смирился. А тут еще беда – мор был, Светлана за больными ходила, заразилась и померла. Впал Тихон в богоборчество, всех возненавидел, к колдунам языческим за помощью пошел. Они ему и рассказали про Навь, Явь и Правь. Захотел Тихон, подобно греческому Орфею, в мир теней за любимой спуститься, колдуны ему три пути указали: себя убить, науки колдовские превзойти или на Припольское озеро ко мне отправиться. Убивать себя Тихон не пожелал, к наукам не способен оказался, так сюда и пожаловал. А как в Навь отправились, тут же себе избу на берегу Ястреба вообразил и там со Светланой своей до сих пор живет, сеет, пашет да коров разводит, к нему теперь не пробиться.

Константин и Архыт, хоть один грек, а другой мрассу, одержимы были идеями: Константин искал божественную истину, а Архыт – свободу и справедливость. Константин в Нави желал с мудрецами древности встретиться, а Архыт с первым мрассу – Батетом, сыном человека Аксилая, который пришел в Жорию из неведомых земель, и дочери хана духов гор Алтэзи – Ивахимэ. Оба считали, что духи в Нави ответят на их вопросы. Я предупреждал их, как и тебя, и Тихона. Но Константин тут же уселся среди райских кущ, поглощая мудрость предков, наслаждаясь беседами с величайшими умами древности. Архыт дольше всех продержался, мы даже нашли место, где хранится монжа, но и он встретил своего Батета, с которым до сих пор постигает мир свободы и справедливости. Правда, он успел непостижимым образом связаться с шаманами мрассу и рассказал им, что мрассу – это все люди на земле, только некоторые забыли об этом, но могут вспомнить. С тех пор мрассу принимают всех, кто приходит в Дикое поле, как своих пропавших братьев, потому они столь многочисленны.

– Значит, они счастливы там, в Нави? – недоуменно спросил я.

– Счастливо отражение их ума, которое они сумели протащить даже туда. Когда сознание покидает тело – это некий сплав наших чувств и суждений, к душе имеющий косвенное отношение, и это соединение так же смертно, как и тело, и имеет свой срок жизни и свои болезни. В том числе и психические. Навь ловит самое сильное чувство и окружает его иллюзиями, которых жаждет ум, так хозяин Нави скрывает свои тайны непроницаемым покровом, – ответил фомор, пытливо вглядываясь в мое лицо единственным глазом.

– А кто он, этот хозяин Нави? – поинтересовался я.

– У него тысячи имен, можешь называть его Безликим, так он меньше прислушивается, – ответил фомор, отведя взгляд.

– Он нас слышит? – спросил я, чувствуя неприятный холодок в затылке.

– С момента, как ты решил идти, духи Нави готовятся к встрече, еще не поздно передумать, – сказал фомор, снова сверля мое лицо своим темным, без зрачка, глазом.

– Я готов, – твердо ответил я, глядя в эту темную пропасть.

– Бадян, иди сюда, – позвал Фир

Болг, глядя за мою спину.

К нам подошел леший, спрятав руки за спину и явно смущаясь, сказал:

– Гампота голотный кузный?

Я было хотел переспросить, но внезапно осознал, что Бадян говорит на русском, зверски его коверкая из-за своих жестких черных губ, он предложил мне холодный и вкусный компот. Я кивнул головой, Бадян протянул мне огромный серебряный кубок, чаша которого была сделана в форме множества переплетенных между собой обнаженных тел, мужских и женских, ножка, пардон, представляла собой фаллос, а основание – вагину. Все было выполнено очень тщательно, с детальной проработкой, и так подробно, что я даже смутился.

Я отпил из кубка, там действительно был холодный «гампота», сладкий, со странным вкусом и запахом.

– Это отвар асфоделя [85] , он поможет при переходе, – объяснил фомор.

Веки стали тяжелеть, меня потянуло в сон. Бадян присел рядом и преданно смотрел на меня, ну прямо как собака, только пахло от него землей и ягодами, а не псиной.

Фомор посмотрел на нас и с улыбкой промолвил:

– Ты его герой, Василий, последний поход за монжей был тридцать лет назад, и, хотя здесь были люди-гости, никто не соглашался отправиться в Навь. Кстати, Бадян пойдет с нами.

85

Асфодель – растение с большими белыми цветами. Его называли копьем короля, и оно служило символом богини Персефоны, символом смерти и пищей мертвых.

Я посмотрел Бадяну в глаза, положил руку на колючее плечо и сказал:

– Это ты герой, Бадян, ведь у меня есть надежда вернуться, а ты ведь останешься там!

– Ничо, Бадян – дух бдет, монжа оч зилно нда [86] .

– Помни, Васси, о чем мы с тобой говорили, не поддавайся морокам Нави и слушай меня, – сказал фомор. – Все, в путь!

Фир Болг неожиданно сграбастал меня за шею и резко дернул вверх, Бадян скакнул ему на грудь и вцепился когтями, даже голубая кровь потекла. Последнее, что я увидел из-под купола стеклянной башни: свое тело, безвольно опустившее голову на стол, фомора, достающего Бадяна из бассейна, да несколько леших, суетившихся вокруг всего этого. Потом раздался хлопок, и мы очутились в Нави.

86

Ничего, Бадян духом будет, монжу очень сильно надо.

Глава 17

Навьи дети и гости из будущего

Там стояла ночь, но было светло от звезд. Мы стояли втроем на каменистом плато: я, Фир Болг и Бадян. Облик моих спутников изменился: фомор здесь был высоким симпатичным белобрысым парнем, без рогов, с обычной для человека симметрией: глаза, уши, руки, ноги – все было на своих местах. Бадян же превратился в пантеру, только ряд иголок вдоль хребта напоминал о прежнем виде лешего. Бадян потерся о ногу фомора, потом – о мою, встал рядом. Фир Болг приказал:

– Все за мной, не отставать.

И он размашистой рысью побежал, я и Бадян бросились следом. На бегу леший завывал, и вскоре на его зов прибежали еще несколько пантер, окружили нас и держались зыбким кругом, перекликаясь короткими рыками. Фомор на бегу прокомментировал:

– Это лешие, они помогут. Давай теперь быстрее, духи близко.

Теперь мы летели, почти не касаясь земли, причем совершенно не уставая. Это и понятно, чему уставать: руки-ноги и все остальное, подверженное утомлению, осталось в стеклянной башне. Внезапно происходящее побежало волной жара, резко наступил яркий солнечный день, равнина вздыбилась горами, на мне и фоморе появился камуфляж, за плечами заболтались автоматы Калашникова, пантеры-лешие превратились в овчарок. Фомор снял с уха и отшвырнул провод с динамиком, крикнул:

– Не останавливаться, они нас нагнали!

Вокруг нас застучали пули, вздымая фонтанчики пыли. Овчарки-лешие нас обогнали, раздался разрыв мины, одна собака взмыла в воздух, покатилась по камням, оставляя кровавый след. Болг снова закричал:

– С ним все будет нормально, оклемается, бежим!

Еще двое леших подорвались на минах, но наш отряд продолжил движение по горячим камням. Мне обожгло ногу, и я замедлил ход, отстраненно наблюдая, как намокает левая штанина. Фомор пристроился сзади и толкнул меня в спину, с надрывом заорал: