Ничего, кроме настоящего
Шрифт:
Ты садишься на пол, подобрав под себя ноги. Каждое движение даётся с трудом. Ты обводишь глазами комнату и цепляешься взглядом за гитару. Сколько времени ты не брал её в руки? Месяц? Или больше?
Ты обхватываешь сухой ладонью узкий гриф и трогаешь струны. Не строит… Подкручиваешь колки и берёшь аккорд. Перебираешь струны, просто импровизируя на ходу. Давно забытые ощущения. Ты сам не замечаешь, как втягиваешься в игру, пытаешься выстроить мелодию.
Построенная гармония зыбка и трепетна. Она – словно гостья, зашедшая на минутку. Подсознательно ты
Брате мій,
Хочу розповісти тобі про себе.
Уяви на мить, що ти – це я…
Я розумію, що бути мною – незручно…
Це – як дивитись в очі сліпого,
Це – як пити із дзеркала,
Це – як тікати від власної тіні.3
Тебе нужно поделиться своей Болью, своим Ужасом, своим медленным умиранием. Ты должен рассказать о том, как ты познал на вкус приторно-сладкое Безумие, о том, как ты слушаешь бормотание голодного Страха. Тебе нужно рассказать о Голосах, которые приходят к тебе, как только тебя перестаёт доставать мерзкое, надоедливое
ОНО. Нужно из всего этого смердящего клубка вычленить основное. А что основное? Голоса…
Ты меняешь характер аккомпанемента, сделав его летящим, стремительным, воздушным, и стелишь поверху протяжное канто:
Голоси,
Що кличуть тебе,
Голоси,
Що несуть тебе,
Лелеки, що знають давній обряд
Священного смутку,
І осінь, що шле тобі листя замість листів.
Не прерывайся! Волна может уйти так же неожиданно, как и пришла.
А тебе нужно это закончить обязательно. Зачем? Потом будет видно.
Но ты откладываешь гитару в сторону и подходишь к шкафу. Погремев дверцами, ты достаёшь шкатулку, открываешь её и достаёшь туго набитый "джойнт"4. Несколько секунд рассматриваешь его, а потом привычно "взрываешь". Затяжка – и вязкий дым цепкими щупальцами обхватил лёгкие. Несколько "хапок", и ты начинаешь чувствовать
"приход". Сознание становится прозрачным, словно вымытым до блеска.
В мозгу теснятся образы, распирают его, разрывают изнутри. Ты отстранённо следишь за столпотворением в собственной голове, и снова берёшь гитару. "Приход" повлиял на настроение, и ты опять меняешь тему – отрывистое, резкое стаккато:
Заповіт волхвів ти щодня читав на своїх долонях,
Слухав сміх лелек, що шукали стріл в висоті небес,
Виливав свій плач за померлими на чужих могилах
І гарячу кров ти перетворив на міцне вино.
А теперь опять на тему куплета:
Голоси,
Що читають час,
Голоси,
Що біжуть від нас,
Прокинешся мертвим і станеш прозорим, як день,
Пройдеш повз них – ніхто не побачить тебе.
Ты резко останавливаешься и прислушиваешься, тяжело дыша. По лицу катятся слёзы, и ты, задыхаясь, вытираешь их тыльной стороной ладони. Чёрт, совсем расклеился что-то. Стараешься отдышаться, изредка разрывая тишину короткими всхлипами.
Пусть он плачет хотя бы в твоём воображении… Сопли, блядь, розовые сопли! Ну и пусть! Не выпендривайся хотя бы сам перед собой
– тебе же нужно, чтобы по тебе плакали.
В тебе опалені вії, і сльози на очах –
Не можна дивитись на сонце, не прикриваючись рукою.
Всё! Точка! Занавес!
ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
Андрей мне страшно ты не думаешь ни о себе ни обо мне ты вообще ни о чём не думаешь я знаю ты употребляешь наркотики это становится серьёзным это становится уже слишком серьёзным Андрей ты меня не слушаешь хватит рок-н-ролла нужно возвращаться к живым ты пропадаешь будь проклята эта музыка!
Телефонный звонок. Это не ко мне – некоторое время мне вообще никто не звонит. Кто-то снял трубку, потом в комнату заглядывает
Наташа:
– Андрей, это тебя. По-моему, Батькович.
Я поплёлся к телефону. Наверное звонит, чтобы узнать, как там с записью, в которой я пригласил его поучаствовать. А какая может быть запись, если я на улицу боюсь выйти? На институт совсем болт забил, скоро выгонят оттуда к бениной маме…
– Алло, я слушаю…
– Андрей?
– Нет, Андрей был сегодня убит у себя на квартире при помощи стрелы, отравленной ядом кураре. Вы разговариваете с Эркюлем Пуаро – меня вызвали из Брюсселя расследовать это убийство.
В трубке повисает гробовая тишина. Слышно только дыхание.
– Алло, Батькович!
– Да, я слушаю!
– Ну, чего звонишь? По записи ещё не всё известно, я тебе сам позвоню, когда всё буду знать точно.
– Я не по поводу записи звоню…
– ???
– Может придёшь завтра на репетицию?
Я превращаюсь в соляной столб. Может я ослышался?
– Чего, чего? На репетицию? А чего это вы, вдруг?
Батькович помолчал, и выдал:
– Ну мы же договорились, что может быть ещё соберёмся.
– Мгм! Да я не против. Когда?
– Завтра, в шесть.
– Хорошо я буду.
Трубка ещё некоторое время молчит, потом голосом Батьковича взывает:
– Андрей!
– Чего?
– Так тебя не убили? – это у него юмор такой.
– Убили, убили. Это мой фантом!
Я положил трубку и обалдело уставился на телефон. Чего это они? С какой стати?
Целый вечер я ломал голову,спрашивая себя, зачем мои бывшие коллеги решили вызвонить меня. Ничего умного в голову не приходило.
По идее, у них сейчас есть два проекта, которые нужно тянуть в полный рост. Распыляться на остальное просто нет смысла. Тогда зачем? Ничего не понимаю. Ладно, завтра всё выяснится.
На следующий день в назначенное время я бодро ковырялся ключом в знакомой наизусть замочной скважине. Дверь отворилась, и я вошёл туда, где до недавних пор я реализовывал свою "мечту всей жизни".