Нидерландская революция
Шрифт:
В «примирении провозглашались прочные и нерушимые «мир, согласие и дружба» между договаривающимися сторонами, которые обязывались, не щадя «ни жизни, ни имущества», помогать друг другу, «в особенности в том, чтобы изгнать испанских солдат, иностранцев и всяких иных чужеземцев, которые пытались завладеть богатствами страны и в довершение всего хотели еще закабалить народ и держать его в постоянном рабстве». После этого созванные со всех концов страны генеральные штаты, собравшись на пленарном заседании, займутся всеми делами страны и прежде всего урегулируют религиозный вопрос в Голландии и Зеландии. Было решено, что эти провинции ничего не будут предпринимать против католической религии за их пределами и «не оскорбят никого ни действием, ни словами, в противном случае они будут наказаны как нарушители общественного спокойствия». Для того чтобы «никто легкомысленно не подвергался какому-нибудь наказанию, аресту, или какой-либо другой опасности», все приказы о ереси и все распоряжения по уголовным делам, изданные герцогом Альбой, объявлены были не имеющими силы до окончательного решения генеральных штатов. Положение принца Оранского, как правителя Голландии и Зеландии оставалось неизменным, и обе эти провинции и впредь должны были составлять особое самоуправляющееся политическое единство. Все арестованные были освобождены;
Таковы были важнейшие статьи этого знаменитого договора, получившего с тех пор название Гентского примирения. Да них видны были следы спешки и замешательства, в котором находились участники переговоров. В действительности они представляли лишь временное соглашение, лишь какой-то выход, позволивший заключить всеми желанный мир и освободить страну от иностранного ига. Программа старых национальных требований получила в договоре ясное отражение, и столь же ясно было решение добиться силой проведения ее в жизнь. В этом отношении договор о примирении был близок «Великой привилегии», вырванной у Марии Бургундской в 1477 г. [395] , и защитники договора не преминули впоследствии сослаться на эту аналогию. Действительно, как в том, так и в другом случае страна поднялась против своего властелина и диктовала ему свои условия.
395
Histoire de Belgique, t. III, p. 9.
Единственное, но чрезвычайно важное отличие состояло в том, что Привилегия 1477 г. разрушила государственное единство ради независимости провинций, между тем как в 1576 г. явно было стремление все подчинить благу «общей родины». В сущности это не вполне удалось. Пришлось предоставить Голландии и Зеландии исключительное положение. Они заняли особое место в «объединении всей страны» поскольку за ними сохранилось свое особое управление и свой денежная система. Но самое главное — и это было самым уязвимым пунктом всего договора о примирении — заключалось в том, что оно сделало невозможным окончательное решение религиозного вопроса. В конце концов пришлось ограничиться предварительным, временным соглашением, не удовлетворявшим ни католиков, ни кальвинистов. Католики могли лишь, скрепя сердце, мириться с исключительным господством протестантской религии в северных провинциях; кальвинисты же в V свою очередь считали недопустимым, что они не могли открыто исповедовать свою религию за пределами своих границ. Итак, религиозный конфликт, тяготевший в течение 10 лет над национальной жизнью, остался неразрешенным и после договора о примирении, как и до него. Вместо того, чтобы решить его, ограничились передачей этого мучительного вопроса на усмотрение генеральных штатов.
Но обе стороны несомненно рассчитывали осуществить свои стремления, когда придет время. Обе они упорно стояли на своем. Их общая ненависть к испанцам и их общее стремление к национальной системе управления сблизили их на время. Ио стоило только взглянуть на Гентский договор с религиозной точки зрения, чтобы убедиться в том, что это не мир, а в лучшем случае своего рода религиозное перемирие. Принц Оранский несомненно согласился на него за невозможностью добиться лучшего мира. Все его воззрения и все его поведение свидетельствовали о том, что он хотел взаимной веротерпимости, а не просто modus vivendi между двумя одинаково нетерпимыми сторонами. Но он знал, что личные его стремления неосуществимы, и потому удовольствовался возможным. В остальном у него было достаточно оснований быть довольным. В самом деле, договор о примирении объединил всю страну вокруг его дела. Теперь уже не только две провинции, а вся страна в целом полностью стала на его сторону против короля. Он добился цели, к которой столько времени стремился. Он стал вождем национальной оппозиции и перед лицом всей Испании борцом за «общую родину». Если до сих пор он был просто революционным штатгальтером (stadhouder) Голландии и Зеландии, то теперь он занимал положение подлинного революционного правителя 17 провинций. В то же время его популярность необычайно возросла. Бедняки, надеявшиеся, что Гентский договор положит конец всем их несчастьям, с восторгом приветствовали принца, заключившего его. Чем ужаснее были их страдания, тем радостнее приветствовали они его как своего спасителя. Опираясь на них, он мог теперь выступить против дон Хуана Австрийского.
Глава седьмая.
Дон Хуан Австрийский
Третьего ноября 1576 г., вечером, два покрытых пылью всадника прибыли в Люксембург. Первый был испанский гранд Октавио Гонзаго; под ливреей второго, одетого слугой скрывался сам новый штатгальтер Нидерландов, который прискакал, Не сходя с коня, из Мадрида через всю Францию. Дон Хуан Австрийский обязан был своей жизнью прихоти состарившегося и угрюмого Карла V к прекрасной молодой девушке Барбаре Бломберг, которую он удостоил своим вниманием в Регенсбурге в 1546 г., когда там заседал сейм [396] . Ребенок родился после отъезда императора 24 февраля 1547 г. О тех пор Карл не беспокоился больше о матери, но издали следил за судьбой своего последнего сына. Сначала он доверил его своему преданному камердинеру Адриену Дюбуа, выдававшему себя за отца ребенка. Затем в 1550 г. он приказал ему передать его скрипачу королевской капеллы Франсиско Масси. Последний
396
Р. Неrre, Barbara Blomberg, die Geliebte Kaisers Karls V und Mutter Род Диаде de Austria, Leipzig 1909, S. 22 ff.
Дон Хуану исполнилось всего 24 года, когда благодаря победе при Лепанто он покрыл себя славой, связывавшейся с его именем на протяжении веков. Этот молодой белокурый герой с голубыми глазами, столь же смелый, сколь и элегантный, славившийся своими любовными похождениями, приводивший всех в восторг своими манерами и живостью ума, был бы самым любимым из всех принцев, если бы он не внушал опасений безудержным, снедавшим его честолюбием. Филипп II, поразительнейшей противоположностью которого он был, относился с величайшим недоверием к своему столь блестящему славолюбивому брату. Уже в 1574 г. он отверг предложение Рекесенса и Гоппера послать дон Хуана в Нидерланды. Понадобилась вся серьезность событий 1576 г., чтобы Филипп решил изменить свое мнение. Он отлично знал, чти дон Хуан не пожелает быть простым исполнителем его воли. Но дело не терпело отлагательства, и колебаться было некогда. И к тому же разве министры не говорили ему, что появление принца крови среди его северных подданных успокоит царившее там недовольство?
Он вскоре мог убедиться в том, что его подозрения полностью оправдались. Вместо того чтобы тотчас же уехать в Нидерланды, дон Хуан поставил свои условия. Он отнюдь не намерен был тратить свои силы в бесславной борьбе с этим народом купцов и мещан. Он добивался короны, и если он и согласился поехать в Нидерланды, то лишь для того, чтобы после усмирения восстания обратить оружие против Англии, свергнуть с престола Елизавету и после этого жениться на Марии Стюарт. Несмотря на приказы короля, он не поехал к месту назначения, пока не побывал сначала в Мадриде и не получил здесь согласия на свои условия. Филипп обещал ему все, чего он хотел. Чем более неотложным становилось дело и чем более выяснялась из получавшихся из Нидерландов известий растущая опасность положения, тем Филипп все более укреплялся в мысли, что только один дон Хуан, герой его дома, сможет предотвратить катастрофу. В разработанных самым подробным образом инструкциях он намечал ему план действий и пространно объяснял, в чем состояли «настоящие средства», которые ему нужно будет применить. Он пытался все предвидеть и без конца все дополнял свою работу. Его брат был уже в пути, а он все еще в тревоге посылал вслед ему депеши, переполненные дополнительными советами…
Теперь он готов был на все уступки. Он отдавал себе отчет в плачевном исходе своей политики. При условии сохранения неприкосновенности католической религии и обеспечения повиновения своих нидерландских подданных, «насколько это будет возможно» [397] , он в остальном готов был пойти на все. Он согласен был уничтожить все новшества, введенные со времени прибытия герцога Альбы, восстановить управление в том виде, каким оно было при Карле V, предоставить административные посты нидерландцам и даже отозвать, если это нужно, свои войска. И как всегда, не отделяя главного от второстепенного, он советовал своему брату говорить только по-французски, чтобы расположить в свою пользу местное население, заменить испанский титул «дон» французским «messire» и, наконец, не брать себе фавориток из знатных семей! [398]
397
Gachard, Correspondance de Philippe II, t. IV. p. 426.
398
Gachard, Correspondance de Philippe II, t. IV, p. 44, 846, 437.
Оловом, победителю при Лепанто навязывалась миссия ангела мира; ему рекомендовалось поведение терпеливой покорности, поручалась почти роль козла отпущения. Филиппу II и в голову не приходило, что гордость и честолюбие дон Хуана с самого начала должны были быть возмущены его инструкциями. При таких обстоятельствах выбор подобного человека был до последней степени неудачен. Гранвелла безуспешно пытался отсоветовать этот выбор. Нечего было даже и думать о том, что военная слава нового правителя произведет сильное впечатление на этот спокойный рассудительный и практический народ. Хотя в его жилах и текла кровь Карла V, но все ведь отлично знали, что он был незаконнорожденным. Кроме того его мать жила как раз в это время в Брюсселе, привлекая к себе всеобщее внимание своим скандальным поведением, огромным количеством любовников и их сомнительным происхождением.
В то время как дон Хуан скакал во весь опор через Францию, участники переговоров о примирении торопились закончить свое дело до его прибытия. Когда он приехал в Люксембург, соглашение между ними было уже полностью достигнуто. Теперь, если он хотел быть признанным страной, ему надо было сначала решить вопрос, одобрить ли ему Гентский договор или прибегнуть к оружию и заставить признать себя силой. И в том и в другом случае он уклонялся от инструкций короля, так как ему было дано указание одновременно и не мириться с ересью и избегать войны. Поэтому положение его было необычайно сложным, тем более что национальная армия продолжала враждебные действия против испанских войск. Наконец принц Оранский и его эмиссары горячо убеждали генеральные штаты не верить обещаниям правителя. Они умоляли членов «священного собрания» помнить, что то, о чем ведутся в настоящее время переговоры, не есть их частное дело. «Есть огромное множество дворян, почтенных граждан и всякого мелкого люда, не имеющих возможности присутствовать здесь, — заявляли они, — эти люди избрали вас и передали свою судьбу в ваши руки в надежде на то, что вы все, как один, честно будете бороться за свободу вашей общей родины и охраните их (ибо вы их защитники и покровители) от всякого угнетения и более чем варварской тирании, которую они выносили до сих пор [399] .
399
Gachard, Analectes belgiques, р. 804.