Никогда_не...
Шрифт:
— Брехня? — повторяю я ошарашено. — То есть, это я — человек, который наговорил брехни, а не ты?
Его слова таки пробивают воображаемую броню, которой я безуспешно пыталась отгородиться, и в ответ я выдаю ему все, что думаю, без тормозов и фильтров.
— Так это, выходит, я во всем виновата?! — кричу ему в лицо, сжимая кулаки от злости. — А ты… Ты просто не там родился? И больше ничего? А в остальном такой белый и пушистый?! Да ты же мне врал, Артур! Ты! Мне врал! Откуда я знаю, что только в одном! А теперь весь такой сам обманутый выдвигаешь мне претензии с обвинениями? Что я прогнулась? Что я кажусь не такой, какая я есть? Да катись ты нахер! Сам говорил — если играешь грязно, все
Это оказывается один из дизайнерских подсвечников из стекла и металла, и он разлетается во все стороны мелкими осколками, а мы с Артуром отпрыгиваем от порога — он в свою сторону, я в свою.
В ответ он выдаёт мне поток таких забористых ругательств, что я даже застываю на миг, пытаясь уловить новые для себя обороты. Знаменитый гордеевский гонор и вспыльчивость, о, как знакомо. И после этого он будет говорить, что он — не его семья? Нет уж, такие гены никуда не денешь, прорвутся сквозь любую толщу самоконтроля.
Впечатав меня в стену ещё парой-тройкой смачных словесных оплеух — да что ж такое, почему на меня сегодня все кричат, — Артур оборачивается ко мне спиной, резко с разворота пинает первый попавшийся камень, так, что тот скачет по пустырю, словно запущенная «жабкой» галька, и ничего больше не говоря, уходит к своей машине, а темнота вокруг постепенно скрадывает его силуэт. Через несколько секунд вижу, как поле перед моим домом рассекает свет фар, слышу как включается двигатель и шины шуршат о щебёнку и песок — автомобиль дергается с места резко и с каким-то странным повизгиванием — ещё несколько минут, и он тоже растворяется в темноте, оставляя меня на пороге совершено одну.
Хотя… почему же одну? У меня есть для компании недопортугальский портвейн и ночь, которую я собираюсь провести в слезах, соплях и страданиях. Теперь, когда меня никто не видит — можно. Можно больше не строить из себя взрослую, умную, рассудительную, которую все равно обвинят в трусости и в том, что прогнулась.
Куда ни кинь — всюду клин. Всем хорошим не будешь.
Возвращаюсь к себе на еле гнущихся ногах, даже не прикрыв нормально дверь. Кому я здесь нужна, чтобы заботится о собственной безопасности? Разве что бродячим собакам? Ну так пусть приходят, будет кому отдать еду из холодильника, который Артур заполнял для нас двоих. А теперь нас двоих больше нет, и мне не то чтобы есть не хочется… Кажется, я даже дышу с трудом.
Беру с собой пепельницу и пачку сигарет, падаю на кровать — кроме аппетита у меня нет сил ни вспоминать, ни чувствовать, внутри как будто раскрылась большая чёрная дыра. И она надсадно ноет и болит, всасывая в себя воздух с противным свистом.
Прикуриваю от зажигалки, не чувствуя даже приятной терпкости дыма. Сто раз обещала себе не курить в постели. Сто раз. Это будет сто первый. А дальше — сто второй и сто третий. Ой, да не пофиг ли?
Каким же мягкотелым делают человека чувства. Приходится это признавать и думать, что с этим делать. Да, меня больше не пугает это. Я понимаю что влюбилась вусмерть, как девчонка-подросток, и не списываю эту лихорадку на простую симпатию и желание. У меня от этой «симпатии» земля под ногами горит на сто метров вниз — наверное, пора бы уже что-то
А вылечиться я должна обязательно. Желательно до того, как вернусь в свою обычную жизнь, что произойдёт очень скоро. И для этого подойдут любые возможные способы. Любые.
Конечно, я могу вспоминать, смаковать это недолгое счастье, драматично всадив воображаемый нож в сердце и проворачивая его, цедя кровь из раскрытой раны по капле. Сильные чувства хороши для творчества — кто знает, на какие идеи и проекты меня подтолкнёт это состояние, которое я буду поддерживать в себе, тайно надеясь на то, что ситуация изменится, и мы будем вместе.
Но я знаю одно — это все бессмысленно. И спекулировать на своих чувствах к Артуру я не хочу, не хочу делать из них какой-то помпезный повод для инсталляции. Между нами с самого начала все было так искренне и по-настоящему, что не хочется портить послевкусие каким-нибудь позёрством, пусть даже ради искусства.
Пусть мое решение, как он выразился «зарубить нам все будущее» было поспешным, а выводы — противоречивыми, я точно знаю — это правильно. Я не сомневаюсь ни на секунду, несмотря на то, как гадко себя чувствую.
Ничего не изменится, а любая душевная боль не имеет значения. Ничего не изменится, пока семья Артура занимает в моем сознании особенное место. И пусть это поспешные и резкие выводы, которых лучше не делать. В моем случае они абсолютно оправданы.
…Остаток ночи и утро проходят, конечно же, ужасно. Я ещё курю, пытаюсь пить, зависаю в интернете, задумываясь, не запостить ли от душевного отчаяния какик-нибудь символические сториз с намеком на страдание и разбитое сердце. Раз за разом промазывая по клавиатуре, набираю очень странный пост, тэгаю старых друзей и почему-то нескольких заказчиков, нажимаю «отправить» и тут же удаляю. Давняя, возникшая после пары позорных случаев привычка ничего не постить спьяну, заставляет меня убрать эту сомнительную запись, только сейчас способную показаться в меру умной и тонко многозначительной. На трезвую же голову выяснится, что это не символизм, а бред сивой кобылы или, что ещё хуже, традиционная картинка в стиле «Полина напилась и решила, что никто не заметит».
В итоге, засыпаю прямо с телефоном в руке, ненадолго приходя в себя от настойчивого дзиньканья уведомлений. Голова у меня уже раскалывается, ещё до того как я окончательно проснусь — и понимая, что с пробуждением боль только усилится, пытаюсь не выходить из сомнамбулического состояния, отключив звук в телефоне.
Но телефон все дзинькает и дзинькает — и я понимаю, что даже элементарное отключение уведомлений сейчас — трудновыполнимая задача. Умудриться запутаться в настройках собственного гаджета, с которым легко управляюсь одним пальцем — давно такого не было! Либо паленый портвейн оказался слишком ядреным и настоянным не на португальском винограде, а на мексиканских грибах, либо от пережитого стресса организм перевёл меня в режим простейшего функционала, когда не работают ни мозги, ни руки, ни ноги — ничего.
Поэтому я не особо доверяю сознанию, подкидывающему мне странные сториз, в то время как я ковыряюсь в телефоне, пытаясь его отключить: то Эмелька в кафе у Дениса с большой чашкой айс-кофе, над которым витают сердечки и надпись: «Это любовь. И не только к кофе…», то Настя и дизайнер почему-то в аэропорту у стойки регистрации, с хохотом обзывающие друг друга на удачу для хорошего полёта и мягкой посадки по нашей давней традиции. То сам дизайнер с испуганным лицом, подписанным как «Гребаная турбулентность!», то фото каких-то маршруток, ларьков, междугородней трассы и кривого фонаря, у которого он пьёт кофе с хештегом #дерьмовстаканчике.