Никогда_не...

Танич Таня

Это что еще за психи? Это же не Эмелька, встреча с которой действительно может выйти неудобной, и я стараюсь об этом не думать все утро. А Наташка — подруга, которую я знаю тысячу лет, и она — что немаловажно, — ничего не знает обо мне. Неужели на меня так повлияли слова Артура, что именно Наталья — самый последний человек, которому надо знать правду о нас?

Ни на один из этих вопросов я не успеваю ответить — потому что Наташка, встретившись со мной взглядом, тут же радостно вскидывается, после чего оставляет свою компанию и бежит ко мне.

— Эй, Полик! Поль, да ты чего? — слышу я ее голос, и только сейчас понимаю, что пячусь от неё назад, а тонкий Сережка успел куда-то слинять. — Ты куда, говорю, стой!

Совсем чумная стала! Не спишь, что ли, совсем? Ты смотри, какой женишок у тебя резвый, уже не соображаешь ничего, как сомнамбула ходишь! — она громко и раскатисто смеётся, шутливо толкая меня в плечо.

— А где он, кстати? — говорю первое, что приходит мне в голову, даже не оспаривая, что похожа на сомнамбулу.

— Кто, Валька твой? Да прибежал как угорелый час назад, спрятался в подсобке у Дениски, никто его не видел. Вы что вчера, опять отмечали? От него перегарищем несёт за весту, Дениска с Эмелечкой его лечили… Хоть бы у них все получилось! Тут у нас народ, сама видишь, какой собрался. Очень серьёзный народ. Если Валька все завалит, опозорится по самое не могу, не простят твоего женишка за такое у нас, ох, не простят.

— Эмелька? — хватаюсь я за это имя, как за повод немного разведать обстановку. — Как она, Наташ? Все нормально?

— Да нормально, а что ей сделается? Заторможенная какая-то, а так все хорошо, как всегда.

— Заторможенная? — понимаю, что мне не очень нравится это настроение Эмель.

— Да конечно, всю ж ночь не спала, как и ты, видать! А чуть свет-заря, так бегом из дому, суп своему ненаглядному понесла. Он тоже, гулена такой, где-то таскался. Но Эмелечке целую ночь звонил, отчитывался, держал, значит, в курсе, как порядочный парень. Я сама чуть не оглохла от этого его трезвона, — с видимым удовольствием рассказывает Наташка, и я снова вижу в ней гордость за то, какая у неё выросла дочь и в каких хороших отношениях с хорошим парнем она состоит.

Интересно, смогла бы она так же искренне порадоваться за брата?

Тут же останавливаю себя, стараясь не пускать мысли в этом направлении, и снова прислушиваюсь к ней:

— … пойдем, познакомлю тебя! Пусть видят, что знаменитость наша к людям по-свойски, по-хорошему, значит, относится. И старой дружбой не брезгует. Только ты это… Поль, хоть за щеки себя пощипай, что-ж ты как кащей сегодня… И выглядишь, честно говоря, не очень. Хоть бы в порядок себя привела, с серьёзными ж людьми знакомимоя!

Не имея сил и желания возражать, иду за ней к большой группе достопочтенных дам, решив, что до обнаружения Вэла, все равно не смогу отбиться от настойчивого Наташкиного желания показать меня как визитную карточку всем своим знакомым, репутацией в глазах которых она дорожит.

— Ну, Галку ты знаешь, — подхватив меня под руку, торопливо шепчет подруга, и чем-то эта ситуация напоминает выпускной вечер, с которого началась и завертелась вся наша история. — А вот это, рядом с ней — родная сестра нашего мэра, представляешь! Вот какие люди сошлись! Умеете вы с Валькой устроить бучу, не поспоришь. Так… Вон жена депутата нашего — хотя, он уже не депутат, но аж пять созывов в совете области был, так и осталось за ним прозвище, сечёшь, да? — комментирует Наташка, продолжая вводить меня в курс дела. — А вот это — любовница хозяина рынка, самого большого у нас, он знаешь какой огромный теперь стал?! Так она с ним уже лет восемь! Прям как жена вторая, деток от него завела, дома меньшенькие её. А старший — здесь, пришёл к тебе посниматься на этом вашем флешмобе. Слушай, Полька, а что он хоть значит — флешмоб это ваш? Это вы за Виолочку, что ли, вступиться решили? За то, что ее вот так прополоскали в интернете?

— Ну, почти, Наташ. И за Виолу, — стараюсь собраться мыслями я. — И вообще, за терпимость и нормальное отношение. Чтоб понятно было, какие последствия бывают от срачей в интернете.

Считается же, что в сети всё анонимно, никто ничего не узнает — этим народ и пользуется, и слетает с катушек. Стоит кому-то попасть на язык, как набегают толпы хетйеров, чтобы пнуть побольнее. Причём, Наташ, знаешь, что странно — многие даже не разбираются, за что травят, может, они сами согласны с позицией, которая попала под раздачу. Но нет, главное успеть влезть в срач, где уже все смешалось, и добить жертву. Какая-то скрытая агрессия, которую в обществе проявлять нельзя, так они все в вирт спускают. А люди живые что там, что там.

— Ага, понятно, — со скучающим видом добавляет Наташка, и я вижу, что не сильно-то ей понятно, и еще меньше того — интересно. — Добрее надо быть, Поль, кто ж спорит. Ну, напомните еще раз малым нашим, это дело такое… Нужное. Вот я так и думала, насчёт этого вашего собрания, и всем говорила про это… И Виолкиной матери говорила… смотри, смотри, вот и она — Анжела! Она как узнала, так сразу сказала, что придет посмотреть, что в честь ее доченьки важные люди из столицы организовали. Виолочка, говорит, хоть и умерла, а так и остаётся королевой тут. Ну, не поспоришь же, верно? — как-то по-детски восторженно добавляет Наташка и я замечаю, каким взглядом смотрит она на Виолину мать, которую я, присмотревшись, тут же узнаю.

Во взгляде же Наташки читается такое благоговение, что я понимаю — именно Анжела воплощает в себе все то, что подруга с самого детства считает престижным, крутым и шикарным.

Одетая во все чёрное, с исхудавшим осунувшимся лицом, только отдаленно напоминающая ту пышущую призывной чувственностью женщину, она, тем не менее, остаётся верна себе даже в скорби. Причёска — уложена волосок к волоску, кудри, перехваченные чёрной бархатной лентой, завиты-залакированы. Мой обострившийся до профессионального взгляд начинает цепляться за каждую мелочь, способную вскрыть ее образ, дать правдивый портрет — и за тщательно прокрашенные корни волос (яркий блонд с едва заметной желтизной не оставляет сомнений в его ненатуральности) и за свежий «траурный» маникюр, гармонирующий по цвету со всей остальной ее одеждой, и за высокий каблук босоножек на двойной платформе, которая делает ее выше и виднее.

На долю секунды мне приходит в голову ассоциация с опереточной веселой вдовой, и я тут же гоню от себя эту мысль. В конце концов, передо мной не вдова, а мать, потерявшая дочь — все еще очень красивая, хоть и изможденная горем женщина. И следы своей беды она пытается убрать ярким макияжем и всеми привычными способами наведения красоты. Конечно же, она горюет по дочери, убеждаю себя я, возобновляя движение вместе с Наташкой в сторону ее компании. Просто… делает это по-своему.

— В общем, ты это… в грязь лицом не ударь, не надо этих твоих выбрыков. Все эти люди к тебе ж пришли, хоть на своём мероприятии не надо позориться, ладно? — взволнованно шепчет Наташка, когда между мной и ее друзьями остаётся не более пары метров. Я не спешу ее разочаровывать, честно признаваясь, что одобрение или неодобрение местной элиты видала я в гробу в белых тапочках. Но, всё-таки, хоть мы и собрались в неформальной атмосфере, не в пример приснопамятному выпускному, повод, ставший импульсом к нашему флешмобу — не из весёлых. Поэтому в этот раз и вправду лучше обойтись без скандальных выходок и провокаций.

— Га-аля! — снова прерывает поток моих размышлений Наташка, и, подводя меня вплотную к подругам, тут же начинает показательно с ними обниматься. Не знаю, зачем ей это, ведь они уже виделись — может, входит в образ, чтобы показать, как она близка с самыми важными женщинами города.

— Здравствуйте, Полина… как там вас… — удивленно отобнимавшись с Наташкой и недовольно поджав губы, начинает та самая Галя, с которой еще в прошлый раз у нас не задалось общение.

— Просто Полина, давайте без официоза.